Океан. Выпуск 2 - [32]

Хлопнула калитка. Девушка в черном блестящем дождевике, похожая на стройного гномика, бежит по желтой песчаной дорожке. Вот она уже протягивает мне белый листок. Это Эльви, почтальон нашего поселка. Ей семнадцать лет.

— Тереихтутс[5], — приветствует меня Эльви и приседает. — Это вам…

Телеграмма. Я не люблю телеграмм и потому не спешу ее прочесть. Они всегда волнуют. Что в ней? Горе или радость?

Я беру из стоящей на столе вазы красную гвоздику, подаю девушке.

— А это вам. Вы будете красавицей, Эльви, — таинственно, как гадалка, говорю я. — Вас обязательно похитит какой-нибудь лихой капитан с большого морозильного траулера, и вы…

Но Эльви не понимает. Она еще плохо знает русский язык.

— Айта. Ятайга![6] — улыбается девушка и делает книксен. Так здесь принято. У калитки она садится на свой велосипед, на прощание машет рукой.

Я медленно разрываю бумажную ленточку, читаю:

«Прошу вас принять участие перегоне навигацию этого года. Рейс Черное море — Север. Согласие телеграфируйте. Выезд через две недели. Наянов».

Вот тебе и отдых вместе с женой, без забот, без судна и команды, без волнений! Пропадут прогулки по лесу, купание на пляже, вечерний чай на веранде и приятные беседы с друзьями, приехавшими из Ленинграда… Так мы мечтали с Лидочкой. Нет… Пойду на телеграф, поблагодарю и откажусь. Надо же, в самом деле, хоть одно лето побыть с женой…

Но ветер дальних странствий, как в юности, уже дует мне в лицо, я испытываю знакомое беспокойство, оно всегда охватывает меня перед уходом в плавание… Я срываюсь с кресла, бегу на почту. Хватаю голубоватый телеграфный бланк и, не колеблясь, пишу:

«Согласен».

Анатолий Землянский ЛЕГЕНДЫ О ЧАЙКАХ

1

…А чайки в море не падают,

Тонким плачем звеня.

Чайки, свой рок почуяв,

Ждут грозового дня.

И, поднимаясь к тучам,

Молнию рвут крылом.

Пламени полмгновенья —

И чайка сгорает в нем.

Горсть золотого пепла

Ветер уносит вдаль.

В час тот еще сильнее

В криках чаек печаль.

И притихает море:

Пепел идет на дно…

Мало кому из смертных

Так умирать дано.

Чайки, простите, чайки.

Может, обижу вас, —

Только скажу: ту искру

Мне бы в последний час…

2

Раненая над морем

Чайка сказала чайке:

«Мне не видать уж суши,

И это больней, чем смерть».

«Правда? — В ответном крике

Слышалось удивленье. —

Я до сих пор считала,

Что море — наша любовь».

Раненая вздохнула:

«Многого мы не знаем,

Многое открываем

Только в последний миг.

Море — простор и штормы,

Скалы ж — гнездовья наши,

С них мы легко и звонко

В первый полет уходим.

Морем мы только сыты,

Скалы — рожденье наше:

К ним не вернуться — горе,

Худшая из смертей…»

Рухнула в волны чайка.

Море ее, как в саван,

В пену одело быстро

И затеряло в гребнях…

Долго живая чайка

К скалам родным летела.

О, никогда так, сильно

Их она не любила!..

Борис Шереметьев МУЖЕСТВО

Нет, не жалею я о том,

что жизнь мою хлестали волны,

что на корабль вбегал, как в дом,

что не искал дорог я ровных.

Что шел, как ходят корабли,

по курсам вымеренным, строгим,

и тверже не хотел земли,

чем палубы, летящей в ноги.

…Пусть рано мужество далось,

и отгоняю я усталость.

Я не боюсь седых волос —

мне седина в морях досталась!

Анатолий Кашеида ОКЕАН

Опал туман и стал росой.

Продрогли человек и птица.

И ходит океан босой

По мокрой палубе эсминца.

И там и тут его следы,

Заденет все, что б ни увидел:

В шпигаты он нагнал воды,

Забился холодком под китель,

На шлюпке завернул брезент,

Заставил боцмана по ходу

Пройтись до шлюпок буквой зет

И клясть вполголоса погоду, —

         Но разглядел я на мысу

Маячный кубиковый домик,

И с пеленгатора росу

Согнали твердые ладони;

В два слова боцман уложил

Слова морской своей науки,

И новичок брезент на шлюпке

При нем оправил, как пришил.

         И каждый к бою был готов

На выбранном для боя галсе,

И тот же океан ломался

У нас

         на лопастях винтов!

Семен Симкин * * *

Что утаил футляр тряпичный?

Мелодии каких разлук?

Пусть нам раскроет ключ скрипичный

сердечный скрип,

скрипичный звук.

Какие тайны Страдивари

в молчанье нотного крючка

припрятал в стареньком футляре

на взмахе тонкого смычка?

Вот инструмент у подбородка,

гриф, как весло, зажат в руке,

и скрипка,

легкая, как лодка,

плывет по вспененной реке.

Я вслушиваюсь, как акустик.

Река впадает в океан,

и музыкой ее до устья,

до верфей воздух осиян.

Казалось, море по колено.

Ушел последний пароход.

Но скрипка голосом Сирены

о том отчаянно поет,

что жизнь пресна без жизни личной

и без любимой быт суров

дел корабельных и скрипичных

равновеликих мастеров.

Вадим Чернов ОРАНЖЕВЫЙ ДЕНЬ Повесть

«Спустись-ка в море, — уговаривала меня акула, — и ты узнаешь, что такое реальность».

Г.  У э л л с, Мистер Блетсуорси на острове Ромполь.

Вначале этот день родился у берегов Аляски. Затем неяркое северное солнце встало над Камчаткой и осветило темно-зеленое Охотское море. Чуть позже наступило утро во Владивостоке, над бухтой Диомид и над заливом Америка. И лишь много часов спустя этот день начался в Белоруссии.

УТРО. БЕРИНГОВО МОРЕ

Разведывательный траулер «Аппаратчик» пришел на место поздней ночью и встал на якорь неподалеку от гигантского плавзавода, который светился сотнями огней. На нем еще не закончили работу. На его огромной палубе, освещенной прожекторами, были хорошо видны пять или шесть стропов с крабами и около них — парни в оранжевых робах из бригады подноски.