Океан времени - [46]

Вольность и предвыборный плакат…

Спору нет… Но для чего помои?

Более чем двадцать лет назад

Я студентом читывал такое

На демократических стенах

В окружении моей Сорбонны

Что еще сейчас звенит в ушах

А ведь подписал большой ученый

Будущий министр: Painleve…

Как le temps perdu et retrouve[13],

Дни и годы, в горсточку развалин

Обратив давно ли молодых,

Им показывают, как печален

Смысл (и той и этой) урны их.

Впрочем, в избирательной — свобода

Некая (парламентарный строй),

И совсем она другого рода,

Если верится, — в последней, той,

Где ушедших прах и много тише

И милей, чем были их афиши.

Голосующая, но за всех —

Беспартийная. Ну что ей, смерти,

До программок этих или тех,

Что ей целые тома Джоберти

Или Милюкова: «Ах, вы — так,

Без небес? Ни храма, ни мистерий?

Но грудная жаба или рак —

Апокалипсические звери.

Вот я в вашу их вплетаю гниль.

Слуги верные! За дело! Пиль!»

Голос смерти и ее кортежа

Покрывают наши злобы дня,

Но другой, и слух, и сердце нежа,

Явственней доходит до меня:

Голос женский, сладостно-щемящий,

Как последний, может быть, ответ,

И мучительно переходящий

В то, что вынесло двух тысяч лет

Испытания и, всем на диво,

Возле гроба и сегодня живо…

Бог завыл, когда его герой

Палицей ударил, и богине

Тоже доставалось не одной

В дни, когда еще о смертном сыне

Мать бессмертная или отец

На земле заботиться умели…

Быт полубожественный… Конец

Откровениям… Осиротели

Мы, и даже мало греет нас

Свет пасхальных свеч и слово «Спас».

11

Сколько моментальных фотографий

Надо, чтобы жизнь восстановить

От рождения до эпитафий!

И прекраснейшей других — застыть

Не дано, как перед объективом,

На секунду и навеки: год

Следующий медленным наплывом

Подвигает и ее вперед

К разрушению. А сколько дивной

Прелести, как время, непрерывной,

У тебя. Нисколько и теперь

Ты не отрываешься от мира,

Но твои все явственнее «верь!»

И «не сотвори себе кумира!».

Дух и женщина, лицо и лик,

Муза и носительница света —

Сердце полонила и дневник.

Та очаровательна и эта,

Одинаково обеих чту.

И, на эту глядя и на ту,

Первой я боюсь. Она такая,

Словно мир нечестный в тягость ей,

И, притворное уничтожая,

Истинных она влечет людей.

Со второй мне радостнее: трепет

Целомудренности, и сейчас

Как бы девичьей, великолепий

Тех не лучше, но сближает нас.

Для меня прекрасная Елена

Чем-то отвратительна: измена.

Все мы развращенные, а ты

Словно заколдованное детство

Берегла в себе, и вот — цветы!

Нет в тебе ни злобы, ни кокетства!

И чем дальше, тем среди людей

Ты несчастнее. А все прелестна

Даже горестная, и моей

Нежности влюбленной неизвестно,

Где ее предел? Быть может, там,

Где витать назначено теням.

Все живущее щи цель, и повод,

И — в пыли дорога, и — крыла…

Ручка вдруг натягивает повод,

И кусает лошадь удила.

Две фигуры умные, две страсти.

Подлиннее кто из вас двоих —

Быстрый ли гигант червонной масти

Иль на нем, на диком, ты, для чьих

Жестов-указаний-вдохновений

Я искать не пробую сравнений…

Высшей школой верховой езды

Ты пренебрегла. Другие чары,

Вольного характера бразды,

Чудо делают и здесь. Чочары

Италийские, чья лень в седле

Тащит и корзину, и ребенка,

И дремоту, — как тебе, стреле,

Смотрят вслед! Но ты еще девчонкой

Знала же, что про тебя: «Джигит!» —

Горец под Тифлисом говорит.

Ни программы, ни хлыста, ни шпоры

Вот и в жизни у тебя, но ум

Тела (сердца) — на решенья скорый

И настороженный. Наобум

Что-то брякающих и педантов

Заставляешь подтянуться, быть

Выше им отпущенных талантов.

От тебя и умнику не скрыть

Муки за смешком… На лад настроясь,

Так с тобою друг безмолвный, то есть

Конь, догадлив более и юн.

Что о нем сказать? В полях открытых

Нервно он пленителен… Табун

С вожаком, на девственных копытах

Нет подковы, на спине седла

Нет. Какая гордость! Вот повадка!..

Впрочем, и домашняя мила

Добрая и честная лошадка…

Необъезженной и скаковой

Слава, и, конечно, трудовой!..

Лошадь! Под Версалем кавалькада,

Всадники и всадницы, в галоп!

В зелень Александровского сада,

В царскосельскую Россию. Стоп!

Здесь мое: казачья джигитовка

С улюлюканьем, под то «ура»,

От которого почти неловко:

Так визжит от счастья детвора.

Так и я визжал, на это глядя,

Летом гимназистом на параде.

Ну а над барьером, как огонь

Над горящим зданием, взвиваясь,

Как певуче возникает конь,

Сокращаясь или удлиняясь.

Кони на ристалище, в веках

Пыльно-золотая колесница,

И сшибающиеся в боях,

Чтобы копьям и мечам тупиться…

Кони Апокалипсиса, бред

И напоминание. Конь — блед.

Или тройка Гоголя — те кони

Тоже символические… Вскачь!..

Удали, и бегства, и погони —

Образ и удач, и неудач.

Конь татарина, совсем арабский,

Так же низко животом к земле,

И нагайки посвист подло-рабский

В неудаче, удали и зле.

Конь, и степь, и варварские орды…

Но и кротость лошадиной морды

Рыцаря, как женщина, не раз

Приводила все-таки в смущенье.

Кто не любит тех косящих глаз

Человеческое выраженье,

Ржание породистое, храп

Нетерпения, но каждый знает…

Лошадь мне, как пушкинский арап,

Что-то знойное напоминает…

Сивка в поле, в вечности Пегас —

Больше чем сотрудники для нас.

Самая счастливая беспечность

Самого прелестного лица

В раме: вечность или бесконечность

Исчезает даже для юнца.

Год назад, а — пять тысячелетий?..

Сотня верст, а — миллиарды миль?..

Счастье?.. А не скажете ли, дети,

Что же там за холод, что за пыль