Океан времени - [48]

Шрифт
Интервал

Все ее вниманье на одном…
И морским хотелось бы сравненьем
Кончить: берегов не узнаем
Обновляющихся, но все та же
С одиноким в целом экипаже.
В поколении моем, как знать,
Многие ли тоже так любили,
Многим ли хотелось лучше спать,
Чтобы радость ей доставить, или
Случай мой единственный… С трудом
Верится, что и другому то же
Самое дано, в венце таком
Счастие не может быть похоже
На любое. Да и смысл его —
Не объятия, а торжество.
13
Как ни обольщала Терпсихора
Прадедов, и дедов, и отцов,
Думали они, что верх позора
Сей на кончиках тупых носков
Под биноклями балетомана
Пролетаемый девицей путь.
В танец ты влюбилась очень рано,
Учишься тайком, и вдруг: забудь!
И к кровати старшие за ножку —
Помни же! — привязывают крошку.
А ведь есть у тела твоего
Для пластического совершенства
Все, что нужно. Сколько из него
Извлекать для зрителей блаженства
Мог бы музыки волшебный звук,
Жестами себя же дополняя.
Вот и горшая из ранних мук:
Запретили! Улетела стая
Белоснежная, но их семья
В лучшем смысле и сейчас твоя.
Что-то есть у русского балета
На совсем последней высоте
Легкости, и прелести, и света.
Грации над ним склонялись те,
Три… Истомина, дитя Эллады,
Откровение, Эола пух!..
Как тебе в театре были рады,
И стихами пойман танца дух,
И твои скольжения и точки
Ямба отмечают молоточки.
О душе балета мадригал
(О «чистописании небесном»)
Я студентом опубликовал.
(Это выражение известным
Стало и во Франции потом
С помощью Андрея Левинсона.)
Если и не перед алтарем
Вкрадчивая служит примадонна —
Умного искусства ритуал
Мне церковное напоминал.
Слыша звуки Иоганна Штрауса,
Вижу промелькнувший каблучок.
И волан, кружимый ветром вальса.
Хорошо, что есть и мотылек
В мире слишком грозном и серьезном.
Танец приближает к небесам
Императорским или колхозным.
Чародей, он от пожара сам
Отстоял себя, и все мы знаем,
Что у нас балет неподражаем.
В дни, когда венчал войны разгром
Дух переворота исполинский,
Синий, с поднятым воротником,
Поспешал в Мариинку Волынский.
Слишком воздух Палестины жгуч —
Чуть ли не в истерике догадок
Припадать к тебе, кастальский ключ:
Как в обряде, в танце строг порядок,
И надежда в воздух подняла
Культу посвященные тела.
Колоссально (и претенциозно)
Слишком многое у немца: страх
И порядок. Мужественно, грозно,
Гениально о больших вещах —
Думает германец… что за встряска
Для его соседа-буржуа,
В памяти которого коляска
И парик напудренный… Валуа…
Да, король. Как он великолепен!..
А его вельможи… Бедный Репин!
В серии сановников твоих
Что-то сумрачней и тяжелее…
Праздник или роскошь… Надо их
Вырастить в такой оранжерее,
Как Версаль. И в чем-то век любой
Не оправдывает ли галантный,
Не совсем, не только же пустой…
И не ранит слово «элегантный»,
Если только изнутри оно
Восхитительно озарено.
Как Венера, все это из пены
Веера и ткани кружевной
На волне рождается для сцены —
И любви земной и неземной.
И цветут тюльпаны-кринолины,
Из-под них, как мордочка зверька,
Высунулась туфелька… а спины,
Грудь почти открытая, рука
Нежная, условная (в перчатке)
И… небрежность: перебой в порядке!
Платью в розах кланяется фрак.
Не проходит на такое мода,
Потому что грация не лак,
А сама изящества природа.
Заплатил за свой нарядный грех
Баловень фортуны, безмятежный,
Но для нас очарований тех
Сладок и сегодня отзвук нежный:
Петипа est mort, vive le Roi![15]
Дягилев, Нижинский, Бенуа.
Ты и за кулисами потухни,
Полубиографий, полулжи
Сплетническое тщеславной кухни!
Муза говорит: глаза смежи,
В сердце ум сведи, как нас учили
Странники, подвижники. Не мучь
Истины, прислушивайся к были.
Крепко двери заперты на ключ
Для нескромных. Ты, благоговея,
Подойди. Твоя с тобою фея.
Если бы случилось на балет
Нашу жизнь перевести, не новым
Было бы его либретто: свет
В белом тюле с ангельски суровым
И по-детски нежным в каждом па
Обаянием и некто в черном…
Потому что все еще скупа
Радость наша, все еще тлетворным,
Веет чем-то на обоих нас
От меня… От рыцаря на час.
14
От сестер твоих, в тебя влюбленных,
Все, о чем молчала ты всегда,
Я узнал: кто может непреклонных
Уберечь от первого стыда?
Ждать себя не заставляет случай —
Всюду безобразие и жуть, —
И забилась девочка в падучей,
Сердца человеческого путь
Начинается. Оно большое,
И его опасны, перебои.
Чувствовать ему добра и зла
Слишком резкое прикосновенье,
Музыку, чудесные дела
Гения и черни преступленье.
Девочку огонь таланта жжет.
А вчера кого-то убивали,
Видела распоротый живот,
И, конечно, близкие в печали:
Общая любимица больна,
Клавишей не трогает она.
Детство, детство, словно Атлантида,
Необъятный остров утонул.
Ты уже, не подавая вида,
Сдерживаешься, но взор блеснул,
И точнее, чем, когда-то в детской,
Злоба чья-нибудь отражена
Строгостью или улыбкой светской,
Но — чудесной выдержки цена —
Выступают в одинокой спальной
Слезы чистоты первоначальной.
«Быть не может, не бывает — сон! —
Говорило мне мое упорство,
Как я ни был, сразу, потрясен. —
Тут не совершенство, а притворство!»
Неужели так бывает слит
С даром временным — нерукотворный?
Так на слишком редкое глядит
Опыт наш, и умный, и тлетворный.
Но сегодня для меня закон:
«Да, бывает, может быть, — не сон!»
Ты одна из тех, кого боятся
Многие и многие: в таких
Что-то, рядом с чем не удержаться, —
Грустно видят лучшие из них.

Рекомендуем почитать
Генрик Ибсен. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Вольтер. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Андерсен. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Карамзин. Его жизнь и научно-литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Старовойтова Галина Васильевна. Советник Президента Б.Н. Ельцина

Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.