Океан времени - [45]

Вряд ли наш непогрешимый прав —

О немного тощей «Энеиде»…

Но, хребет культуры в ней признав,

Можно бы прибавить не к обиде

Лебедя из Мантуи, что он,

Государства и стиха строитель,

Как ни потрясающе умен,

Все же, главным образом, учитель,

И недаром ученик его

Не слабей Гомера самого.

Родину любить еще не значит

Все другие страны презирать.

Жизнь еще не раз переиначит

То, что здесь дано. Россия — мать.

Но уже давно в народе знали,

Что единая для всех людей

Матерь — утоли мои печали —

Всех благословляет сыновей,

И, пожив с народами чужими,

Знаешь ты, что связана и с ними.

Человек — не Федя, не Антон,

А хотя бы Mario, Ermanno —

Теми же страстями упоен:

Сердце никогда не иностранно,

Невозможно было твоему

Много тосковавшему по дому

Не понять, что в мире никому

Быть нельзя врагом, и молодому,

Щедрому казалось существу

Братство есть. А жизнь: reveilles vous!..[12]

10

Проза и поэзия для сноба —

Две соперницы: одно из двух!

Почему? Небесная утроба

Выносила их… Они — и дух.

(Обе), и чистейший голос твари,

Мысли и природы торжество,

И чем более одна в ударе,

Тем разительнее их родство:

Два проникновения, два лада…

Соловей поет, но и цикада…

Надо, чтобы кормчий не плошал,

Не терялся и во время шторма.

Если в ней расплавленный металл,

Надо, чтоб сопротивлялась форма.

И поэту нужно мастерство

(Гонщика уверенность и тормоз),

Только бы не обожал его —

Есть и видоплясовское: форма-с,

Нечто вроде — посудить прошу,

Хуже ли, чем барин, я пишу.

Что стихи без голоса, который

Их нашептывает? Леса тень

Для меня скучна и даже горы,

Если из-за дальних деревень

(Снова мы в. очередной разлуке)

Ты не улыбаешься, грустя,

И сейчас же — образы, и звуки,

И благословение, хотя

Знаю же (не только по газетам)

Все, что происходит в мире этом.

Нет и не было живой строки

Лишь о вымыслах, о небылицах,

И роман, и драма — дневники

Более затейливые (в лицах).

Все чужое опирается

На свое, на личное, и в этом,

Может быть, и есть загадка вся

Пишущих — лирическим поэтом

Не в одних сонетах был Шекспир:

Он и Гамлет, и, быть может, — Лир.

Не хочу выдумывать героя

С именем условным и чужим.

Подражания, увы, не стоя, —

Как пример, и я необходим.

Нежные вампиры, паразиты,

В паутинах мира пауки,

Тип не по заслугам знаменитый,

Образы порока и тоски —

Я один из вас, не отрекаюсь

От себя, но слезы лью и каюсь…

Сердце, сердце, съеденное чем!

Дальние друг друга не щадили,

Те же, с кем росло и жило с кем,

Хуже дальних временами были.

Кровь почти, растрачена, нет сил

Верить… безразличие, злорадство,

Скука… Жили-были… Жил да был

И такой-то. Молодость, богатство

Идеалов, только сердца нет,

И не к старости, в расцвете лет.

Хороши Ставрогин и Печорин

Оба — только ли для женских глаз?..

Все-таки и я не только черен

Был, когда зараза из зараз,

Та же хворь, такая же проказа

Съела сердце… бедный василиск,

Не до социального заказа

Одиночке — соблазняет риск,

Дальше ужас, дальше отвращенье

И отчаянье, когда же мщенье?

Словно устрицу тупым ножом

(Створки раковины раздвигая

И ломая) достают с трудом —

Часто мне хотелось, чтоб тупая

Боль в меня проникла и нашла

Между ребрами, вторым и пятым,

Место, где когда-то жизнь была,

Чтобы крепким створкам, крепко сжатым

Уступить… Насилие — не путь,

Но с самим собой суровым будь!

Только, изменившийся духовно,

Не срывайся в прошлое опять:

Надо всем составом, то есть кровно,

И душой и телом, новым стать!

От всего, что голос из подполья

Подает, всем нашим существом,

Даже мускулами, от безволья,

Пусть с нечеловеческим трудом,

Надо навсегда освободиться…

Помни эпилептика-провидца!

Он-то знал, что изменяет свет

Весь состав и той, и этой ткани,

Что одной душе спасенья нет…

Страшно от усилий-содроганий

Тела немощного. Это — князь

Мышкин, и на дне его припадка —

Небеса… Почти как он трясясь,

Падал я в себя, чтоб зло и гадко

Жить привыкшую, больную плоть

Изнутри измором побороть.

Внутренних и внешних потрясений

Радует согласье… Поясню:

Я своей эпохи грозной гений

За его злодейства не виню.

Для меня они и грех, и кара…

Без свобод… И это поделом,

Потому что для такого дара

Требуется зрелости диплом.

Мы же, соль земли (и мы одни ли),

Что мы делали и чем мы жили?

Чем хотя бы Франция жила,

Цвет ума, и зоркости, и вкуса,

Чуда, кажется, она ждала

От дикарской свежести зулуса.

Жрица эроса, а не любви,

Пробуждение для тебя настало…

Веру строила не на крови,

И тебе уже свободы мало:

Вместо агнца — золотой телец,

Вместо воли — суета сердец.

Много более за Рейном было

Музыки (до театральности),

Варвара от ревности знобило,

Ярость обещала: разнести

Край искусственный, народ бездетный,

Богачей и умников права,

Рос огонь, для глаза незаметный…

Франция сразилась и жива…

Значит, жив еще и Карл Великий…

Но другие у земли владыки.

Вечный обновления закон

В глубине мистических туманов…

Сколько магии у трех, имен;

Гогенцоллерн, Габсбург и Романов.

Время императоров, царей,

Королей, придворных, этикета

Пышного, как золото церквей.

Только из рабочего Совета

(Первый — Хрусталева-Носаря)

Кто глядит на русского царя?

Человек выходит из народа

И бразды правления берет,

И не замечаешь перехода,

Потому что пуля, эшафот,

Революционное восстанье —

Где-то на земле, а в высоте

Ищет очень грозное сиянье

Нового, избранника, и те,

Рыцари на час или надолго, —

Жертвы властолюбия и долга…