Океан времени - [29]

И когда надвинется, найдет

Вновь такое после перебоев,

После грубых безвоздушных дней, —

Я пойму себя еще ясней,

Первое видение усвоив.

Бедные биографы, увы,

Факты и года нагромождая,

Разве описать могли бы вы,

Как минута ширится такая.

Нет, поверить никогда нельзя

Вами разогретому герою —

Ведь души неровная стезя

Мимо вас проходит стороною.

Как она, незримая, жила,

Вы узнать, увидеть не хотите,

Вам бы только громкие дела,

Ложь и скудость видимых событий.

Муза, ты свидетель, запиши,

Как таинственная зреет сила,

Чтобы наша летопись души

Хронику никчемную затмила.

1935–1939

«Когда, озаряемый зимними…»

Когда, озаряемый зимними

Лучами в холодном саду,

В молчанье под низкими синими

Ветвями я тихо иду

И, тени рисуя на гравии,

Растет золотое пятно,

Забыть о себе, о тщеславии

Мне в эти минуты дано.

И все, что я видел до малости,

Я вижу светлее стократ —

Как будто в последней усталости

Душа оглянулась назад.

«Для лаврового венка…»

Для лаврового венка

Жизни я не пожалел,

Слушал музу, а пока,

Рядом… Что я делал? Пел…

О, предсмертная тоска!

«Пел ты, и сама весна

Меньше радует, чем твой

Голос». Что мне в том? Одна

Песнь теперь во мне, как вой

Бури: совесть смущена.

Кара мне за зло и грех,

Красота почти смешна.

Скоро я умру для всех.

Бог… А правда, вот она:

Над собою горький смех!

«Очищен, да не весь…»

Очищен, да не весь.

Подумай, хорошенько взвесь,

Прольешь ли кровь за те ответы?

Мы не пророки, мы поэты…

Не так ли жаловался Блок?

А впрочем, есть уже намек.

Повремени еще, дай срок!

Отсюда на огонь далекий

Не будет одному пути,

Пока другие взаперти…

Мы не поэты, мы пророки…

«Нет, еще ты не погиб…»

Нет, еще ты не погиб,

Это был ушиб…

Спать, не думать, но тупая

Боль…

Тяжела двойная

Роль.

Я без страха, без упрека

И сдаюсь…

С той, кого люблю глубоко,

Злом делюсь.

Давит правда, нажимает.

Что ж стонать?

Сердце смутно понимает,

Что и это благодать.

«Не думая о том, что все это цветы…»

Не думая о том, что все это цветы,

Что главное во всем,

Единственное — ты,

Не думая о том,

И все это измяв,

И мучаясь потом,

И помня, что не прав…

Мой ангел, отпусти

Грехи мои, хоти

Опять со мной идти

По одному пути.

«Когда разрушен мир, хотя бы по Декарту…»

Когда разрушен мир, хотя бы по Декарту,

И все, что нам дано, покажется мечтой,

Когда спасение поставлено на карту

И надо выходить на битву с пустотой —

Дрожащая рука поставит понемногу

На место рухнувших создания частей

Почти такой же мир и так же близкий Богу,

Как тот, незыблемый для большинства людей.

Собьешься, торопясь, — страдание исправит

Нетерпеливую заносчивость ума,

И новая душа творение прославит

По-старому: да, это хорошо весьма.

«Не говорите о поэзии…»

Не говорите о поэзии,

Как говорят о пустяках, —

Она приходит как возмездие,

Она — отчаянье и страх.

Сойдя с ума от одиночества,

Застонешь — муза тут как тут:

Поэзия — сестра пророчества,

Она при жизни вечный суд.

«Я не сотворил себе кумира…»

Я не сотворил себе кумира

Из непогибающего мира,

Но среди бесчисленных могил

В этом шествии все новых сил

Смена, заступающая смену,

Разве вдохновляет на измену,

Вся направленная к одному

Верность обещанью своему

Или дому, наконец призванью?..

И легко счастливейшею данью

Верности платить из года в год

Женщине, которая не лжет.

«Без усилия, без вдохновенья…»

Без усилия, без вдохновенья

Первая и вторая строка,

Уносимые против теченья

Под водою бегут облака.

Все же это нечасто бывает…

Постепенно светлеет поток,

Под ветвями все легче мелькает

Колотящейся лодки кусок.

И природа в прохладе небесной,

В летнем зное, в такой тишине

С дрожью нежности, женской, телесной,

Наконец прикоснулась ко мне.

Так устал я с тобою в разлуке,

Что я вижу сквозь влагу и зной:

Из желаний, и солнца, и муки

Ты восходишь, как пар над рекой.

«С каждым годом ты бедней…»

«С каждым годом ты бедней,

Всё знакомо, всё приелось».

«Молодости не жалей,

Лучше золотая зрелость».

«Был ты ветреный, живой,

Расточительный… Давно ли?»

«Лучше верность и покой

Медленной и честной воли».

«И тебе не страшно, брат,

На земле скупой и нищей?»

«Звезды надо мной горят

Всё отчетливей и чище».

«Есть мораль у художника, ей…»

Есть мораль у художника, ей

Не до скромности и человечности,

И не выше законы людей,

Презирающих муку о вечности.

Но любви выпадает на часть

Воля мудрая завоевателей,

У которых построена власть

На морали простых обывателей.

И себя ограничить не жаль,

Чтобы высветить жизнь обоюдную…

Я люблю прописную мораль

Как едва ли не самую трудную.

Моей Элоа

Я сегодня опять вспоминал

И Мильтона, и чудо Инферно,

Но и Данте, и дух Белиал

Мне казались дурными чрезмерно.

Яростному католику — честь,

Пуританину строгому — тоже,

Но другая, хоть смутная, весть

Искушенному сердцу дороже.

Тот, кем наша Европа больна,

Шепчет злое и грустное всем он:

Над Вогезами — лжец Сатана

И над Грузией — мученик Демон.

Помнишь: Варенька Лопухина,

Строчек самых волшебных причина…

И в другого певца влюблена —

Только эта в Париже, — Дельфина.

Все чертила она: «Д. В. А.»

И смеялась, не веря кошмару:

Он с Нее написал Элоа…

Варенька превратилась в Тамару.

Ну а ты переходишь в кого?

Ни в кого: ты собой остаешься,

Встретила Сатану своего

(О, не Демона!) и не сдаешься.

Только сделали жертвы твои

(Гений сердца — великая сила!)

То, чего так хотелось Виньи:

Сатану Элоа искупила.