Океан Бурь. Книга вторая - [9]

Новая жизнь началась с того, что ему приказали раздеться догола. В гостиничном номере было тихо и тепло. В ванной шумела вода. Петушков ощупал Васькины мускулы, оглядел его смуглое, закаленное всякими невзгодами тело, приговаривая:

— Хорошо! Молодец, хорошо! Ну и грязен же ты! А это отчего же у тебя все белье черное?

— Мурзилка выкрасила. Чтобы грязь не виднелась. Отцова жена. Ее Муза зовут. Ей чтобы стирать реже. Ну, я ее Мурзилкой…

— Веселая, видать, у тебя была жизнь. Ну, полезай в ванну. Не горячо?

— В самый раз.

— Мыла не жалей. Вот мочалка. Дай-ка я тебе голову намылю. Эх, какие от тебя чернила отходят. Наверное, и тебя самого заодно твоя Мурзилка покрасила, чтобы грязь не виднелась?

После ванны Ваське сделалось так легко, что у него даже немного закружилась голова. Когда он, завернувшись в синий махровый халат, шлепал босыми ногами по паркету, то его даже слегка покачивало. Он сказал об этом и добавил:

— Это меня так от легкости…

— От голода это тебя так покачивает, — сказал Петушков, — а совсем не от легкости.

Васька и сам так подумал, но сказать стеснялся.

Официантке, которая принесла завтрак, Петушков сказал:

— Вот, братишка приехал.

Васька сидел в кресле, подобрав под себя голые ноги, румяный, причесанный, разомлевший от свалившейся на его рыжую голову благодатной новой жизни.

— Одно лицо, — засмеялась официантка. — Такой смешной и очень хорошенький мальчик.

Никогда еще Ваську не называли «хорошеньким мальчиком». Он даже вспотел от неожиданности, но тут на столе появилось столько разной еды, что пришлось отставить все переживания и приняться за дело. В конце концов сладость новой жизни совсем его сморила, и он задремал в своем кресле, но Петушков велел ему лечь в постель. Засыпая, он слышал, как Петушков разговаривал по телефону с каким-то Филимоном.

— Слушай, Филимон. Ты у нас все понимаешь. Лежит тут у меня мальчишка, голый, как ангел небесный, и очень рыжий. И веснушки такие, что просто прелесть… Ну, значит, ты совсем не разбираешься в ангелах. Они в большинстве рыжие… Ну, это тебе тогда попался какой-нибудь восточный ангел, а вообще-то они рыжие. Свалился, как кирпич на голову. Да говорю же, братишка приехал. Приезжай посмотри и костюм захвати. Голый? Без билета ехал, для приключений… Я его у милиционера отнял. А милиционер, представь себе, в усах, старшина, службист и при всем этом — философ с лирическим уклоном…

На этом месте Васька засмеялся и мгновенно уснул.

Когда он проснулся, то почувствовал, что кто-то стоит у постели, и тут же услыхал отчетливый не то мальчишеский, не то женский голос:

— Ты у нас, Анатик, фатально везучий. Удачи просто преследуют тебя. Такую морду отыскал чудесную: без грима — брат. Грак увидит — ахнет. И, говоришь, способный?

— Кажется, очень способный. Я в этом редко ошибаюсь. А главное, он очень хочет стать клоуном. Есть у него мечта — цирковая обезьянка…

— Что за обезьянка?

— Это у него мечта такая, — сказал Петушков. — Надо тебе рассказать…

Голоса удалились. Тогда Васька осторожно приоткрыл один глаз и увидел молоденькую женщину в потрепанных синих брюках и красно-белом полосатом свитере без рукавов. Гладкие светлые волосы распущены по плечам. Она сидела на столе, болтая ногами, и слушала рассказ Петушкова про цирковую обезьяну.

Боясь пошевельнуться, Васька тоже прослушал историю, которую сам недавно рассказал Петушкову. Все точь-в-точь. Ничего не прибавлено, а получилось до того интересно как в книжке. Или будто Петушков сказку рассказывает, а женщина притихла и даже ногами перестала болтать. Глаза у нее светлые, веселые и в то же время какие-то задумчивые.

— Здорово! — протяжно проговорила она, когда Петушков закончил. — Цирковая обезьянка в красных штанах поманила, а он побежал за ней на край света. Символ. Этого не придумаешь. Что же ты решил?

— Съемки откладываются до будущего года. Что-то там со сценарием. Мне Грак говорил. И наездница, которая маленькую королеву играет, с цирком гастролирует за рубежом. Сейчас они в Африке, а потом еще поедут в Париж. Словом, вернутся только к зиме. За это время я поработаю с Васей. Сделаю из него клоуна. Если договоримся с его родными. Тут я и сам не все понимаю — кто у него есть из родных…

Не выдержав, Васька откинул одеяло и сел.

— Никого у меня нет! — выкрикнул он. — Я сам по себе. Говорил же… И никуда я от вас не уйду, и даже не мечтайте.

Женщина засмеялась, Петушков сказал:

— Ну вот, сама видишь. И это когда он еще не совсем проснулся. Ты, Филимон, просто его недооцениваешь.

Соскочив со стола, она бросила на постель новенькие черные трусики и приказала:

— Вставай.

Натянув под одеялом трусики, Васька поднялся. Волосы его после мытья разлохматились и запылали, как пламя на ветру.

— Убиться можно, до чего рыжий! — воскликнула Филимон. — Грак с ума сойдет! Тебя Васей зовут?

— Васька.

— Забудь! — приказала она до того строго, что Васька опешил. — Забудь это. Ты теперь Вася. Понял? Вася.

— Какая разница?

— Нет, ты ничего не понял. Человек начинается с имени. Теперь ты Вася. Василий. И нечего тут спорить.

А он и не спорил. Он принимал все, что давала ему новая жизнь. Ловил, как яблоки с яблони. Упало — твое. Вася так Вася. Посмотрим, что из этого получится…