Океан Бурь. Книга вторая - [7]

Сердце в груди, бьется, как птица…

Это тетка Марфа пропела так жалобно, что Васька рассмеялся и открыл глаза, но тут же снова задремал под басовитый рокот ее голоса:

— Выманила меня из родительского дома Любовь Орлова. Все я бросила, приехала на кинофабрику. Вот она — я! Новая звезда взошла на синем небе.

И снова разбудил Ваську тоненький голосок:

Кудрявая, что ж ты не рада

Веселому пенью гудка…

— Эту песню я не допела. Я ее только начала, как смотрю: режиссер Иван Яковлевич посинел лицом да как рассмеется! Чуть со стула не упал. И тут же без всякого перехода в крик ударился:

— Кто ее допустил? Уберите от меня это чудо природы!

И снова его на смех повернуло. Когда уж он вволю и насмеялся и накричался, то говорит:

— Кто это тебя надоумил в кино податься?

— Никто, — говорю, — сама дошла.

— А ты сама на себя в зеркало глядела когда-нибудь?

— Ну и что? Сколько раз. Девка я все-таки.

А я вроде тебя смелая была, отчаянная: мне слово — я два. Когда человек мечтой живет, он страха не признает. Все ему нипочем.

— Ну, вот что, — говорит Иван Яковлевич, — насмотрелся я на тебя, наслушался, а теперь вот тебе мой совет: займись делом, которое тебе предназначено по твоим силам, по таланту, по разуму. Артисткой тебе не быть, уж это ты мне поверь. Да с такой, как ты, ни один актер и играть-то не отважится. Тебе под пару какого богатыря надо, а у нас их пока что не видать.

— Нет, — говорю, — не уйду. Добьюсь своего.

— Поговори еще, я тебя так налажу, что и дорогу к нам позабудешь…

— Ах, вот какой у нас пошел разговор!

Тетка Марфа рассмеялась так, что дрогнули стены легкого домика.

— И знаешь, что я сделала? На что отважилась в отчаянии чувств? Я этого режиссера, этого Ивана Яковлевича, подхватила на руки, как малое дитя, и понесла его по коридору. Народ кругом, а я его, миленького, баюкаю. А он ничего, сидит и не ворохнется. Потом спрашивает:

— Долго носить будешь?

— Пока к месту не определите.

— Ну, хватит. Будет тебе место во всю твою силу таланта.

Опустила его на пол и замерла в ожидании. И он стоит на своих ногах и произносит следующее.

— Вот, — говорит, — смотрите на это дитя природы. Ей двадцать лет и зовут Марфой. Шуток не признает, хотя отлично их понимает. Хочет служить нашему киноискусству в любом качестве. Исходя из всего сказанного, иди-ка ты, Марфа, в сторожа. Охраняй дорогое тебе киноискусство.

— Ладно, — говорю, — для начала и эта должность подойдет. А в дальнейшем посмотрим.

— Так я сказала и начала служить искусству в качестве сторожа. А что ты думаешь — плохая должность? Сначала и я так думала, а теперь лучшей мне и не надо. Я разные города сторожу, и замки, и дворцы. Для каждой картины чего только не строят. И где я только не побывала! Во всех землях и во всех временах. Сторожила я и американские города, и голландские, и всякие, какие надо для кино. Русские города старинные, и не очень старинные, и вовсе сказочные. А я каждую ночь расхаживаю по удивительным этим городам и все воображаю, будто я здешняя жительница и все, что в картине еще только будет, я о себе воображаю. Будто это со мной все такое удивительное происходит. Один раз даже на Луне была. Лунный пейзаж сторожила. Кратеры там всякие… Моря…

— Море Ясности, — вспомнил Васька.

— О, вон ты чего знаешь!.. Да, было там такое море.

— А еще какие есть моря на Луне? — спросил Васька невнятным сонным голосом.

— Да уже не помню всего, что там на Луне. Есть еще Океан Бурь. Название такое грозное. А я по этому лунному пейзажу разгуливаю и все воображаю, будто я сама сюда залетела…

Или море глухо грохочет, набегая на каменистый берег, или тетка Марфа рассказывает про свою жизнь радостно и удивленно, как девочка, — это была последняя Васькина мысль. И вот он уже идет по самому краю лунного кратера и слышит не то тонкий свист ветра, не то визгливый девчоночий голос, напевающий знакомую песню: про ненастный вечер, когда пилотам, скажем прямо, делать нечего:

Пора в путь-дорогу,

Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем…

И видит Васька лунное море и ничуть не удивляется тому, что на Луне появилась вода. Зеленые волны гуляют по морю, совсем, как на земном шаре. А песня про летчиков все слышнее и ближе. Смотрит Васька — качается на волнах тот самый корабль, который он видел сегодня утром. А на корабле стоят Володя и Тайка. Это она так пронзительно распевает:

Мне сверху видно все,

Ты так и знай.

— Возьмите меня, — заметался Васька по берегу.

— А ты кто будешь? — спросил Володя.

— Тю! Не узнаешь? Я же — Васька…

— Нет, ты уже не Васька! — крикнул Володя. — Васька был в Море Ясности. А мы плывем по Океану Бурь, и ты теперь — цирковой мальчик!..

С отчаянием Васька увидел, как удаляется корабль и словно тает в неоглядной синеве. Он заметался на лунном берегу, закричал:

— Да что вы, ослепли, что ли? Васька я, Васька — твой друг!..

И тут он как будто проснулся и, ничего еще не соображая, продолжал выкрикивать:

— Да Васька я, Васька же!..

ОЧЕНЬ ХОРОШЕНЬКИЙ МАЛЬЧИК

— А мы и так знаем, кто ты такой есть… — услыхал он очень знакомый голос.

В открытую дверь и в маленькое оконце заглядывает сверкающее утро. И все еще шумит неуемное море.