Охотники за пламенем - [115]

Зафира взяла медовый бальзам.

– Да, наверное, не нужен, – согласился Насир с чем-то вроде улыбки на лице.

Как же ей хотелось остановить этот момент и сохранить его улыбку, какой бы слабой она ни была.

Одной рукой придерживая плечо Насира, Зафира дотронулась второй до его кожи.

– Не шевелись, – прошептала она.

Насир застыл от её слов, от прикосновений. Принц даже не дышал, хотя Зафира и чувствовала под пальцами грохочущий пульс, пока втирала мазь в изувеченную плоть. Близость пьянила, и Зафира качнулась ближе, но сразу отпрянула, стиснув зубы.

«Отвлекись».

– Моя мать была целительницей.

– Была? – переспросил Насир. В его дыхании она почувствовала запах сладких фиников.

– Она больна. – С губ сорвался грустный смех. – Я вижу в этом иронию. Она и мать Дина были двумя лучшими целительницами западного Деменхура. Теперь одна из них мертва, а другая близка к этому.

Она сглотнула внезапный комок в горле. Сморгнула обжигающие глаза слёзы.

– Кто убил Дина? – прошептала Охотница и тут же отстранилась, чтобы заглянуть принцу в глаза. Ей нужно было знать. Вскрыть нарыв, пока он не загноился ещё сильнее.

Насир резко вздохнул. Распахнутое окно в его глазах наглухо закрылось.

– Почему ты всё время об этом спрашиваешь? Неважно, кто из нас его убил; намерение было у обоих.

– Будь он с нами сейчас, ты бы убил его?

Что-то в душе надломилось, когда принц опустил голову – движение, незначительное для любого другого человека, но ставшее ошеломительной демонстрацией поражения для хашашина. Ведь в отличие от того момента, когда его пытали кочергой, сейчас он полностью контролировал эмоции.

– Чудовище всегда будет рабом своего хозяина. Даже если у этого хозяина есть собственный хозяин, – сказал он.

– Но у чудовища есть сила, – возразила Зафира. Тоска избороздила его лицо морщинами. – Сила, чтобы вырваться из оков. Ты – не твой отец и не Лев, забравший его душу. Ты – не сумма его презрения.

Насир замер. Больше всего на свете Зафире хотелось, чтобы этот сломленный юноша наконец-то всё понял.

Его медленные, взвешенные слова прозвучали резким шёпотом:

– Тогда кто я?

Зафира знала о его шрамах. О его страхе. Он был, как и все, плотью, с которой могли содрать кожу. Человеком, которого могли наказать и избить. Использовать и выбросить.

– Насир бин Гамек бин Талиб мин Сарасин, – сказала она вместо этого. – Наследный принц королевства, которое жаждет, чтобы кто-то восстал против тирана-правителя.

Пустой смешок сорвался с его губ, и сердце Зафиры раскололось надвое.

Тёмная струя поднялась от его пальцев, вынудив Насира сжать кулак, чтобы затушить чёрное пламя.

– Однажды я восстал.

Зафира не дышала. Насир наблюдал за её руками, пока она открывала очередную банку.

– Я отказался убивать. И сопротивление длилось столько, сколько я мог выдерживать боль. Ты видела все мои отвратительные шрамы. Это – список моих убийств – только подсчёт вёлся до того, как я их совершал. Вёлся кочергой в отцовской руке. – Он тяжело вздохнул. – В руке Льва. Знаешь, телесные муки ничего не значили… – его голос дрогнул. Голос Принца Смерти дрогнул, и глаза Зафиры обожгло слезами, – …по сравнению с тем, что я почувствовал, когда увидел слёзы матери. Она плакала, наблюдая за пытками. Это она обучала меня, вместе с лучшими хашашинами королевства. Но в чём был смысл? Зачем было принцу становиться убийцей? В конце концов я научился выдерживать боль от прижатой к плоти кочерги. Пока издевались над моим телом, кому-то другому не приходилось умирать от моей руки. Но потом он взялся за мою мать.

Дыхание Насира дрожало. Так вот почему боль так мало значила для него – он научился её игнорировать.

– Мне пришлось выбирать между страданиями матери и убийством другого невинного человека. Но к тому времени, когда я решил, что перестану бороться и сделаю то, чего он просил, было уже слишком поздно.

Убей или будь убит.

Глаза принца обрамляли красные круги. Он внимательно наблюдал за тенями, что вздымались от его пальцев, черня кожу, но вдруг перевёл взгляд за её плечо, туда, где возвышался дворец Льва. Хозяина Шарра, мастера слов. Он был жив в течение последних девяти десятилетий, пока жители Аравии считали его мёртвым.

Зафира нанесла мазь на кожу Насира, и он не сумел сдержать стон.

– Я должен быть рад, что отец стал чудовищем не по собственной воле. Но… зло, которое овладело им, потрудилось и надо мной. Меня Лев не контролировал. Я сам стал таким.

– Нет ничего плохого в том, чтобы быть поэтом убийства, – мягко произнесла Зафира, используя его же слова. – Оставайся в тени и служи свету. Твой отец, возможно, никогда не вернёт себе волю, но у тебя она всё ещё есть.

В ответ принц лишь скривил губы, как будто того, что он уже рассказал, должно было хватить на всю оставшуюся жизнь.

Она сменила тему:

– Остальные…

– Присоединятся к нам. – Он не оставил места для сомнений.

«Он верит, что Альтаир останется в живых».

Его брат. Сафи, скрывающий свою природу. Ради чего?

И почему Лев сдержался, когда у него был шанс убить Альтаира?

– Зачем ты пришла на Шарр?

Зафира уже открыла рот, чтобы ответить, как вдруг Насир остановил её. Глаза его заблестели.