Охотники за барсами - [28]

Стрелять надо было только в голову, наверняка, поэтому Иванов старался подобраться к сивучу как можно ближе. Когда камни кончились, Иванов пополз по песку на животе по совершенно открытому месту. Но сивуч, не замечая охотника, спокойно дремал в ста метрах от берега и даже положил голову на камень, на котором лежал.

Иванов прицелился. Мы затаили дыхание. Раздался выстрел. Голову сивуча подбросило вверх, и она опять упала на камень. Туловище даже не вздрогнуло. Сивуч был убит наповал. Снимать его с камня решили утром.

Ночью разыгрался шторм. Несколько раз приходилось вылезать и укреплять палатку, чтобы ее не сорвало.

С бешеным ревом волны налетали на берег и только немного не доходили до палатки. Ветер свистел в туго натянутых веревках. То и дело начинался дождь со снегом, быстро кончался и опять хлестал с новой силой.

Воздух был насыщен мельчайшими брызгами соленой воды, которую срывало ветром с гребней волн. Все покрылось сыростью. Мы пробовали разводить костер и сушить одежду, но она покрывалась солью, мелкой, как мука. Стоило отойти от костра и опять одежда делалась влажной и холодной, впитывая в себя влагу из воздуха.

Палатка под порывами ветра хлопала и брызгала водой. В ней было сыро и холодно.

Двое суток бушевал шторм, и мы сидели безвыходно в палатке, ругая погоду на чем свет стоит и осточертев друг другу до невозможности.

Наконец ветер стих, но океан бушевал по-прежнему.

Тушу убитой нерпы выкинуло на берег. Это оказался старый самец, весь израненный другими самцами. Сало у нерпы под шкурой было в три пальца толщиной. Лепешки, приготовленные Ивановым на этом сале, сильно пахли рыбьим жиром.

Едва мы кончили возиться с нерпой, как Иванов заметил камень около берега; через него перекатывались волны, то скрывая его совсем, то обнажая. Камня на этом месте раньше не было. Иванов пошел посмотреть, что это такое, и его громкий крик сразу «выбросил» из палатки меня и Пиотровича. Это оказался убитый сивуч. Его сняло штормом с камня и посадило на мель около берега.

С огромным трудом мы вытащили на берег его пятидесятипудовую тушу, промокнув с головы до ног в холодной воде.

До вечера мы возились с сивучом, снимая с него шкуру и разделывая тушу. Это оказался старый самец с желтыми клыками, с полуметровыми усами. Шкура его четырех с половиной метров длины никуда не годилась. Она была вся изрезана клыками других самцов. Одного глаза не было. Он потерял его в боях с сивучами. В его желудке оказалось до десяти килограммов камней. Один из них был около двух килограммов. Эта находка была для меня полной неожиданностью. Очевидно, сивуч заглатывал камни случайно, хватая на дне крабов, морских звезд и рыбу, остатки которых тоже были в желудке.

Мясо сивуча оказалось настолько жестким и так скверно пахло, что есть его мы не могли. Так наши труды и пропали почти даром. Удалось воспользоваться только жиром сивуча.

К вечеру пошел дождь, а утром опустился такой туман, что от палатки невозможно было отойти. Еще двое суток пропали в Вынужденном бездействии. За это время, конечно, сивучата должны были родиться, а мы сидим в палатке!

Наконец небольшой ветерок разогнал туман, но море еще не успокоилось. Окрылённый надеждой на успех, я предполагал утром выехать на шлюпке в бухту Озерную и приступить к отлову сивучат.

Но Пиотрович прямо убил меня вечером, мрачно буркнув:

— Мы с Ивановым подадимся утрось в Бичевник.

Я так и сел.

Оказалось, у охотников есть договоренность с капитаном какого-то рыболовного судна. Только 24 июня он обещал заехать в бухту за мясом и шкурами медведей. Они обязательно должны быть там в этот день. Все это мне подробно объяснил Иванов за утренним чаем. Дня через три они обещали вернуться. Делать было нечего. Пришлось согласиться.

Охотники сели в шлюпку и заплясали по волнам. На них страшно было смотреть, стоя на берегу. Чем дальше отплывала шлюпка, тем все больше казалось, что охотники на краю гибели: их суденышко взлетало на гребни и вдруг проваливалось меж двух волн так глубоко, что в бинокль виднелись только головы охотников. Казалось, все кончено, но шлюпка опять взлетала на гребень следующей волны, и так все время. А как они поедут по океану, когда выедут из бухты? Ведь там волны еще больше!

Я сел удобнее, навел бинокль и просидел так больше часа, пока черная точка на океанских волнах не исчезла из глаз. Утонут они или доедут? Это станет известно только через несколько дней, если они вернутся. Стрелки часов показывали десять утра. Захватив винчестер и пару лепешек, я отправился в бухту Озерную проверить, не начался ли окот сивучей.

Идти по берегу было невозможно. Ветер с моря бросал волны и брызги далеко на сушу, заливая прибрежную зону. В несколько минут можно было вымокнуть до нитки. Пришлось идти опять по тропе через пять перевалов, по зарослям кедровых сланцев, по которым мы с Ивановым возвращались перед штормом с лежбища.

Три подъема и спуска я преодолел сравнительно легко, еще со свежими силами. Но перед самым крутым, четвертым подъемом меня ждала неприятность. Непрерывный трехдневный дождь размыл тропу, произошел обвал, и я остановился перед почти отвесной стеной метров в тридцать высотой. Но это был сегодня единственный путь к лежбищу сивучей — тропа по берегу заливалась волнами, а продираться стороной вверх по чаще кедрового сланца значило быть раздетым и разутым его бесчисленными сухими сучками.