Ярким солнечным утром я шел по старому лесу Кара-чингильского охотничьего хозяйства. Это был необычный лес для тех, кто вырос среди сосновых боров или тайги. Узкие мелкие листья джиды, немного похожие на тальниковые, не давали и половины тени, обычной для других деревьев. Совсем не зеленый, а голубовато-серый цвет листьев, как легкой дымкой, окутывал деревья и придавал всему лесу сказочную окраску. А какой сильный пряный запах разносился от множества ярко-желтых соцветий на каждом дереве!
Джидовый серебристый лес всем своим видом говорит о юге.
Настойчивый сорочий крик привлек мое внимание. На большой поляне в лесу, с которой накануне была скошена и увезена трава, сидели три сороки на некотором расстоянии друг от друга. Они взмахивали хвостами, стрекотали и смотрели на какой-то шевелящийся комок. В бинокль я рассмотрел, что это лисица так заинтересовала сорок. Она лежала на спине, виляла хвостом и поворачивалась то на один бок, то на другой.
С четвертой стороны, из густой, нескошенной травы, вышел фазан и, весь вытянувшись, тоже стал смотреть на лису и тревожно цокать. А лиса все переваливалась с боку на бок, ложилась на спину, болтала ногами и непрерывно виляла хвостом, медленно приближаясь к одной из сорок. Но та не улетала и даже боком подскакивала ближе к лисе. Не более трех метров отделяло их друг от друга. Два метра! Еще меньше! Лиса перевернулась на живот и бросилась на сороку!
Лиса точно опустилась на то место, где сидела сорока, но ее уже не было: отчаянно застрекотав, она успела взлететь и... тут же опять села на поляну в десяти шагах от лисы. А та, не вставая, перевалилась на спину и опять завиляла хвостом, словно это совсем не она «публично» чуть было не схватила сороку.
Остальные сороки подскакивали ближе. Фазан тоже сделал несколько шагов в сторону лисы. Его цоканье и сорочье стрекотание далеко разносились по лесу.
Лиса еще раз подкатилась к той же сороке. Когда она вторично бросилась на нее, то сороку спасли какие-то доли секунды. Однако, все же успев взлететь, сорока, как завороженная, опять уселась на поляну. Все началось сначала, как будто ничего не произошло. Между тем фазан сделал еще несколько осторожных шагов вперед и оказался ближе к лисе, чем сороки. Лиса начала подкатываться к нему.
Фазан замер на месте, громко зацокав, вытянулся весь, как только мог, но не отступал, а лиса вертелась уже в двух метрах от него.
И вот рыжей лентой зверь мелькнул в воздухе. Фазан, как яркая ракета, взвился вверх, отчаянно крича, и... тут же опустился на поляну, зацокав.
Лиса повалилась на бок и снова стала подбираться к сороке. Конечно, она схватила бы одну из сорок или фазана, но всему помешала четвертая сорока. Она прилетела на крик и заметила меня за кустом.
Новая сорока застрекотала по-особенному. Фазан и сороки на поляне замолчали, а лиса вскочила на ноги, подняла вверх нос и только теперь почувствовала мое присутствие. Круто повернувшись, лиса исчезла в кустах. Сороки улетели, фазан убежал, и на поляне все стихло. Лесное представление не успело закончиться. Занавес опустился раньше времени.
Огромная темная туча быстро приблизилась и закрыла солнце. Степь сразу приобрела какой-то сероватый, осенний вид. Замолкло стрекотание насекомых, исчезли птицы. Послышались раскаты грома.
С неумолимой быстротой надвигалась гроза.
А туча уже настигает нас. В воздухе запахло влагой. Стал слышен шум дождя. Еще немного — и мы примем холодный душ. Отдельные крупные капли уже зашлепали по пыльной дороге, оставляя мокрые пятна.
Тогда мы нажали на всю силу наших ног и легких. И, когда нырнули наконец под защиту моста, дождь хлынул сплошной лавиной.
Мы прижались к стенке и долго не могли вымолвить ни слова из-за одышки. Дождь, которого так ждала земля, шумел кругом. Всюду бежали мутные ручьи. Лужи пузырились под ударами крупных капель.
Под мостом было сухо. Гром раскатывался по небу уже далеко впереди. Тучу проносило. Дождь начал стихать.
Только теперь мы заметили, что не одни под мостом. Меж деревянных балок виднелись гнезда полевых воробьев. Они сидели в них, испуганно поглядывая на нас, но не слетали. Пара ласточек спокойно сидела на краю гнезда, прилепленного под балкой, и чистила перышки. В гнезде попискивали уже оперившиеся птенцы.
Дождь еще не кончился, когда послышался шум поезда. Он все нарастал. Мост начал трястись. Вдруг страшный грохот над нашими головами невольно заставил прижаться к стенке — по мосту промчался локомотив и застучали колеса вагонов. Грохот и лязг были так сильны, что я не мог разобрать слов товарища: он, как рыба, открывал рот, показывая куда-то рукой. Я посмотрел по направлению его протянутой руки и улыбнулся: ласточки как ни в чем не бывало продолжали чистить перышки, не обращая внимания на грохот. Воробьи в гнездах тоже сидели спокойно. Только теперь я заметил несколько летучих мышей. Они неподвижно висели вниз головой в темных пролетах трясущихся балок.
Ко всему, оказывается, можно привыкнуть!