Охотники парящих островов - [35]

Во взгляде Амелии сосредоточилось все недоверие мира. Конечно, она сомневается, Дарт и сам не особенно верил, что дело выгорит, но попытаться они должны.

– Если нас поймают… – девчонка закончила многозначительной паузой.

– Если нас поймают, ты снова отправишься под крылышко обеспеченных приемных родителей, а меня бросят за решетку.

«В лучшем случае», – добавил он про себя, рассудив, что девчонке об этом знать незачем.

– Нам нужно хорошо подготовиться, прежде чем идти на такой риск, – нахмурилась Амелия.

Справедливое замечание, вот только времени на подготовку нет, да и не было его никогда. С самого появления Куба Дарт действовал по обстоятельствам, как того требовала ситуация. Иногда получалось, иногда – нет, но риск себя оправдывал. По крайней мере пока.

– Утром схожу туда, осмотрюсь, – сказал Дарт, чувствуя, что больше не в силах бороться со сном.

– А я погляжу, как документы досматривают, – вызвалась Амелия.

– Хорошо, только гляди в оба и не попадись.

Во сне к нему пришел отец и молчаливой тенью постоял в темном закоулке памяти. Дарт пытался отвернуться, пытался не смотреть, но видел его ясно даже сквозь опущенные веки. В конце концов парень заставил себя проснуться и еще долго ворочался с боку на бок, пока наконец не заметил, что дверь в избушку полуприкрыта, а из щели пробивается тусклый желтый свет.

– Тоже не спится? – спросила закутанная в штопаный платок Амелия, когда он присел на ступени рядом с ней.

– Снится всякая гадость.

– Ага, – куда-то в темноту сказала девчонка.

Некоторое время они молчали и перебирали каждый свои грустные воспоминания.

– Мать любила мять мне бока, – вдруг сказала Амелия. Слова прозвучали некстати, Дарт не был уверен, что готов слушать продолжение, но останавливать девчонку не стал. – Уже потом, после того, как родители все потеряли. Они изменились. Оба. Отец все больше пропадал, пытаясь найти хоть какой-то заработок, по крайней мере, так он говорил, когда возвращался. А мать… она сдалась первой. Помню ее с вот такой палкой, толстой, выстроганной из полена. Каждым ребром помню. Палка в одной руке, бутылка – в другой, – Амелия убедительно изобразила осоловевший взгляд выпивохи. – Она усердно била меня, а в перерывах выпивала. Говорила, что ей меня очень жаль, но наука пойдет мне впрок.

– Хороша причина, ничего не скажешь, – проворчал Дарт.

– Однажды ноги подвели мать, она свалилась со ступенек и расшибла голову. Помню, как лежала на мостовой, смотрела вверх, а мимо ехали повозки, и лошади топтали копытами ее волосы. Цок-цок, – Амелия поморщилась. – Мне очень хотелось, чтобы она встала и еще разок поколотила меня той палкой.

Дарт кажется, понял, что она пытается сказать, но предпочел придержать язык.

– Кем бы ни был твой отец, – продолжала девчонка, – что бы ужасное он ни сделал, и какой бы ни была причина, заставившая его бросить вас, – он был твоим отцом и любил тебя. Просто некоторые люди перестают видеть правильную дорогу и сворачивают на обочину.

«И откуда ты только взялась, такая грамотная!» – хотелось бросить ей в лицо Дарту, он даже открыл рот, но увидел заплаканные глаза Занозы и передумал.

– Не реви, – в воображении фраза звучала не так грубо, но уж как получилось, – зареванная за мальчишку не сойдешь.

Она рассеянно скользнула ладонями по щекам, с удивлением обнаружила на них влажные следы и сердито вытерла руки о штаны.

– Обычно я не реву, – сказала она, раздраженная собственной слабостью.

– Ясное дело, – он попытался разбавить ее злость улыбкой и с удивлением обнаружил, что она благодарно улыбается в ответ. Во всяком случае, это было весьма похоже на улыбку.

Амелия взвилась с места, и босые пятки прошлепали в дом. Дарт еще долго сидел, разглядывая затянутое серыми тучами ночное небо. Утро будет дождливым и пасмурным – то, что надо для задуманного.

Непогода полоскала Тан-Ларон, как усердная прачка грязные портки. Утром Дарт не нашел Амелию, девчонка ушла раньше него. Оставалось лишь надеяться, что она учтет его предостережения и не станет нарываться на неприятности там, где их можно избежать. Сам парень, перекусив угощением молчаливой Сибиллы, отправился по своим делам.

В порту было людно, как и накануне. Шум стоял невообразимый. Люди не разговаривали – они орали, пытаясь перекричать не только дружный «ох» портовых грузчиков, впряженных в массивную лебедку, но и шум дождя, и звуки, издаваемые испуганными животными, которых загоняли на борт того или иногда дирижабля. Всюду было движение, никто не стоял без дела. Толчея и суета тем не менее приносили свои плоды – работа по обслуживанию прибывающих и убывающих воздушных кораблей не останавливалась ни на минуту. В основном грузчики занимались относительно небольшими дирижаблями, работающими на внутренних перевозках Острова. Монстры, вроде «Понтифика», располагались чуть в стороне и будто бы свысока взирали на мельтешение суетливой мелочи.

«Святой понтифик» стоял у края пристани – крупное грузное судно, порядком потрепанное временем и ветрами. Его аэростат давно выгорел на солнце, а потому цвет имел бледно-голубой, местами даже белесый. И все же дирижабль не казался дряхлым. Скорее, умудренным опытом. Вчера около него возни было гораздо больше: полным ходом шла погрузка товаров. Сегодня же возле исполина виднелось всего несколько человек из числа технического персонала. Судя по всему, они собирались заняться проверкой состояния аэростата, но дождь спутал их карты. Лезть по мокрым стропам наверх желающих не нашлось.