Охотник Зеро - [19]
Теперь-то мне известно, что можно заниматься любовью, обходясь без всяких объятий.
Было еще одно, объективное объяснение моих страхов перед поцелуями. Мои зубы. Из-за этого чертова гула в ушах я не могла решиться на посещение стоматологического кабинета. Сидеть с запрокинутым назад лицом, освещаемая мощными лампами, с постоянном открытым ртом в кресле, которое, кажется, не стоит на полу, а зависает, покачиваясь, в воздухе, позволить незнакомому мужчине лезть своими лапами к тебе в рот, выносить скрежетание зубного бора, ощущая его нёбом, словно третьим ухом, чувствовать, как вибрации отдаются в твоей черепной коробке, не смея двинуться с места, потому что бор может соскочить и поранить тебе десну: нет, я не могла выдержать этих ужасных пыток. И когда у меня болели зубы, я лишь глотала аспирин или антибиотики. Общаясь с людьми, я говорила со сжатыми губами, машинально прикрывая рот ладонью. В сущности, у меня было, думаю, красивое лицо, светло-серые глаза, как у мамочки, в окружении длинных ресниц, прекрасно очерченный рот, чувственные, пухленькие, возможно, даже слишком губы. Но стоило мне открыть рот шире, как перед глазами открывался неровный ряд отвратительно-желтых зубов. Бабуля была очень озабочена моими волосами, но совсем не замечала, какими кривыми растут мои зубы. Когда в первый раз Брюно поцеловал меня, я разревелась. Я навсегда вбила себе в голову, что противна мужчинам, что мой рот и всё, что скрыто во мне, внушает им отвращение.
Это случилось во время третьей или четвертой вечеринки, которую мы устраивали с однокурсниками в тот год. Уж не помню, у кого это было, но вспоминается огромная квартира на улице Пети-Шан с балконом, растянувшимся вдоль всего фасада. Помню еще, что все окна в квартире были распахнуты настежь, и до нас доносились крики отдыхающих, которые катались на переливающемся разноцветными огоньками колесе обозрения в саду Тюильри, что раскинулся перед нами. В июне закончился последний экзамен, и мы решили отметить конец учебного года. Кроме наших было полно других приглашенных, которых я мало или совсем не знала. Но я без всякого напряжения танцевала с незнакомыми мне ребятами. Мне легче было танцевать, чем поддерживать беседу. Мне с трудом давалось каждое слово, и любой невинный вопрос вгонял меня в ступор (хоть я и выросла, но соображала по-прежнему туго), а в танце я чувствовала себя раскрепощенной, я танцевала без всякой стыдливости, смело глядя в глаза моему кавалеру, мне даже хотелось тут же, на глазах у всех, упасть к нему в объятия, вообще, не важно, в чьи объятия. Однако воспоминание о несостоявшемся поцелуе на улице Фобур-дю-Тампль продолжало стоять стеною между мною и моими мимолетными поклонниками, с которыми я кружилась в танце. Они, скорее всего, чувствовали, что я жажду открыть им свои уста, но страх сковал меня, отрезая мне пути к сладострастию. Наверное, поэтому я чаще, чем положено, прикладывалась к бутылке сангрии, что возвышалась на буфете в гостиной. Хотя этот допинг не помог расщепить мои плотно сжатые губы, обманчивая легкость опьянения дала мне силы сделать то, чего я страшилась с начала занятий в университете: не убегать от Цурукавы, а позвать его, вызвать его истребитель, мне страшно захотелось поговорить с ним. Он-то не танцует, как беспечные французские студенты. Строго чеканя шаг, он идет из казармы к своему акатомбо, желтому самолету, на котором он тренируется пилотировать. А Токио в это время стонет под бомбами летающих крепостей В-21. А если бы нас, всех, кто здесь выпивает и танцует, спросили: а вы завтра отправитесь в тренировочный лагерь, чтобы готовиться к смертному бою за вашу отчизну? Вот этот парень, что обнимает меня за талию слегка дрожащими от волнения руками, кружа в медленном танце, сможет он завтра крепко держать ружье или гранату или твердой рукой направить огнемет на врага? Почему другим, а не нам довелось попадать под бомбардировки, почему им выпала честь выполнить свой воинский долг? В соседней комнате группа ребят, отчаянно жестикулируя, спорили о марксизме и деколонизации. Но никто из них не рвался отправиться добровольцем в Алжир. Тем более что учеба в университете давала им право на отсрочку от военной службы. На обложке той памятной книги стоит фото Цурукавы. Он снят с группой своих товарищей, восемь летчиков-камикадзе, он третий слева в первом ряду. На нем черная туника с золотистыми пуговицами, украшенными цветами сакуры. Голова его обтянута банданой с красным кругом на лбу, символ Страны восходящего солнца и знак смертного пути. Я танцую, подпрыгиваю, кружусь, а сама представляю, как он не спеша проходит мимо нас, бросая на танцующих непроницаемый взгляд, в котором не отражаются никакие чувства, его лицо, строгое и холодное, обращено к нашим залитым потом физиономиям. Говорят, что люди, предчувствующие свою гибель, покрываются испариной тайного ужаса. Но у Цурукавы кожа сухая и гладкая. Вдруг кто-то выключает свет в комнате, и из динамиков начинают литься протяжные аккорды «Only you». Я под вражеским огнем. Лишь отдаленные отблески колеса обозрения, словно далекое зарево пожара, проникают в погрузившуюся в темень квартиру. Мой партнер по танцу прижимает меня, а я охвачена паникой, я задыхаюсь. Поцелуй неминуем. Через плечо кавалера я пытаюсь отыскать в темноте Цурукаву, где, чудится мне, переливаются золотистые пуговицы черной униформы камикадзе. Нет, ничего не вижу. Внезапная догадка очередью пронзает мой мозг: это он отрубил в комнате свет, чтобы незаметнее подкрасться ко мне. В этот раз мне не удастся увернуться от его смертельного штурма. Всё, мне конец. Сердце бешено бьется в груди. Мне хочется заорать, но горло пересохло донельзя, в глазах полный туман, только уши, словно радар, жадно ловят малейший звук. Я уже не танцую, а лишь переминаюсь с ноги на ногу. Мой кавалер обнимает бревно. Под моими ногами трясется пол, который не выдерживает рева истребителя. Охотник Зеро испускает пронзительный клич, который разрывными пулями прошивает мой мозг. Но нет, это гремит пол под ногами танцующих, я схожу с ума. С какой стороны выскочит он? Мурашки побежали по моим руками, ногам, по всему телу. Пока я не впала в полный паралич, мне надо бежать в ванную, чтобы заткнуть уши спасительной ватой. Я продираюсь через гущу покачивающихся тел. Судорожно ищу свою сумку в куче сброшенных на диван пальто и курток. Теперь я совершенно отчетливо слышу: самолет подлетает все ближе и ближе. Голос певца с пластинки перебивает гул его мотора, словно истребитель — не предвестник смерти, а беззаботная птичка, кружащаяся в голубом небе. Наконец нахожу свою сумку, но ванная занята. Стою в коридоре и выворачиваю содержимое сумки на призеркальный столик. Вот она, нежно-кремовая коробочка. Руки дрожат. Открываю. Коробочка пуста. Я забыла пополнить ее. Крупнокалиберный пулемет выпускает длинную очередь. Мои ноги подкашиваются от фонтанчиков боли, глухо взрывающихся в костях. Я с трудом нахожу силы устоять на ногах и возвращаюсь в комнату, где в темноте продолжают плыть силуэты танцующих пар. Бомбы со свистом падают вокруг меня в людском море, поднимая стену из толщи воды, которая с грохотом падает вниз и разлетается тысячей брызг, ослепляющих таранящего меня камикадзе. У меня перед глазами поднимается туманная завеса, которая растекается по комнате глухим дребезжанием. Голос певца то тонет в ней, то всплывает на поверхность. Танцующие парочки покачиваются на палубе. Воздуха отчаянно не хватает. Пошатываясь, я выхожу на балкон. Ох, какая ошибка. Именно отсюда он влетит, открывая свое чрево, наполненное смертоносным грузом. Пронзительный свист нарастает, становится невыносимым. Он несется на меня. Музыки больше не слышно. Один сплошной рев. Рычание вражеских винтов. Они проходят сквозь меня, рассекают мое тело, сдавшееся на милость победителю. Гримаса боли на моем лице, я чувствую это. А он тоже гримасничает у меня на глазах, застывших двумя темными точками. Теперь все раскусят меня. Увидят, с каким чудовищем они танцуют. Я бьюсь из последних сил. Цепляюсь, словно клещами, в чугунную решетку балкона. Нет, я не упаду, я не сдамся. И никто не услышит моих воплей о спасении. Откуда-то издалека доносится голос, ах, да, это мой ухажер на час: «Ты идешь танцевать, Лаура?» Я делаю глубокий выдох. Поворачиваюсь. Теперь он видит мое лицо. «Колесо обозрения… — начинает он и запинается. — Ты вся раскраснелась», — бормочет он, пятясь от меня. Я прикладываю свои руки к щекам, не для того, чтобы спрятать лицо, нет, я хочу заново ощутить прикосновение к своей коже, снова почувствовать свое тело. Я провожу рукой, вытирая пот со лба. Мои потрескавшиеся губы вновь наполняются живительной силой. Я выдержала бой. Можно передохнуть. Набраться сил для нового сражения. Сейчас выпью стаканчик сангрии и буду танцевать со всеми подряд всю ночь напролет. Я танцую и кричу от радости, и только громкая музыка заглушает мой победный клич. Скоро Цурукава сам будет плясать под мою дудку. Я раздавлю его.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
В безмятежной деревушке на берегу дикого острова разгораются смертельные страсти. Прекрасный новый мост, связавший островок с материком, привлек сюда и многочисленных охотников за недвижимостью, желающих превратить этот девственный уголок природы в туристический рай. Но местные владельцы вилл и земельных участков сопротивляются. И вот один из них обезглавлен, второй умирает от укуса змеи, третья кончает жизнь самоубийством, четвертый… Это уже не тихий остров, а настоящее кладбище! Чья же невидимая рука ткет паутину и управляет чужими судьбами?Две женщины, ненавидящие друг друга, ведут местную хронику.
Роман «Битва» посвящен одному из знаменательных эпизодов наполеоновского периода в истории Франции. В нем, как и в романах «Шел снег», «Отсутствующий», «Кот в сапогах», Патрик Рамбо создает образ второстепенного персонажа — солдата, офицера наполеоновской армии, среднего француза, который позволяет ему ярче и сочнее выписать портрет Наполеона и его окружения.
Лю — двадцать лет. Она бедна, красива, рисует психоаналитические картины-каламбуры и мечтает преуспеть в жизни. Свои похождения, начавшиеся со встречи с известным писателем ЖДД, который ввел ее в круг развращенных интеллектуалов и коррумпированных политиков, она доверяет своему другу Дику — диктофону. Став любовницей нескольких писателей, владельцев художественных галерей, богатых торговцев и депутата-мэра, она открывает для себя удовольствия тех, кто живет в мире, где все, что имеет заоблачную цену, переходит в разряд бесплатного.Лю — роман-буфф, острая сатира а-ля Свифт, высмеивающая в розово-черных тонах культурно-политическую жизнь Франции конца прошлого века.
Сентябрь 1812 года. Французские войска вступают в Москву. Наполеон ожидает, что русский царь начнет переговоры о мире. Но город оказывается для французов огромной западней. Москва горит несколько дней, в разоренном городе не хватает продовольствия, и Наполеон вынужден покинуть Москву. Казаки неотступно преследуют французов, заставляя их уходить из России по старой Смоленской дороге, которую разорили сами же французы. Жестокий холод, французы режут лошадей, убивают друг друга из-за мороженой картофелины. Через реку Березину перешли лишь жалкие остатки некогда великой армии.Герой книги, в зависимости от обстоятельств, становятся то мужественными, то трусливыми, то дельцами, то ворами, жестокими, слабыми, хитрыми, влюбленными.