Охотница и чудовище - [2]

Мы нашли друг друга.

Голод обжег горло, на небе расправилась и зудела «губка» - тот самый орган, что процеживал и забирал гормоны из крови. Как всегда - привычное, неизбежное зло.

Тело вмиг пришло в боевую готовность. Я разделся, привстав, чтобы чернобровая увидела предмет гордости любого рирра. Половой орган - твердый, горячий, большой. Ровный и правильный, как на картинке.

Чернобровая смотрела искоса, без энтузиазма, но приоткрыла губы. Я впился в них поцелуем, лаская так, как лучшие фантазии-мужчины из женских романов. Жертва прильнула ко мне - ее прохлада была приятна, желанна.

Я устроился между ее ног и ритмично задвигался. Входил глубоко, задерживался, чуть двигаясь, почти выскакивал. Делал несколько поверхностных толчков и снова «погружался до самого дна».

Я знал технику. Орган налился сильнее, потяжелел, задрожал… Но нестерпимым было не желание оргазма. Голод, вот что подгоняло меня, заставляя ускорять танец бедер.

Словно кошка когтями саданула горло.

Вовремя - дыхание чернобровой зачастило, она наконец-то, будто выйдя из ступора, задвигалась, нагоняя жар в мой орган.

Я вбивался в нее все быстрее и быстрее… Жажда резанула глотку ножами, орган окаменел, налился до предела, и я впился иглами губки в шейную вену жертвы.

Я не чувствовал железного привкуса крови, ее тепла, биения струи. Я наслаждался тем, как уходит из горла боль.

Словно масло смазывало воспаленную от простуды глотку.

Пришло освобождение - семя, не способное к зачатию, выплеснулось в жертву. Чернобровая дернулась, отстранилась. Я вторил ее жесту, вытащил иглы из шеи, спасая индиго от ненужной гибели.

Она распласталась по простыне в вязком забытье.

Ничего, выживет. Минут через пять беспамятство перейдет в крепкий сон, а к утру ночь испарится из жизни чернобровой.

Упиваясь сытостью, металлическим тонусом мышц, силой, что зазвенела и потекла по венам, я зашел в ванную. Ополоснулся, надел чистое - сменную рубашку и брюки всегда носил с собой.

Вернулся в комнату.

Чернобровая лежала, раскинув ноги и руки по сторонам - спала глубоким, усталым сном.

Все нормально. К утру будет в порядке. Только слабость, легкое головокружение и провал в памяти оставит ей наш секс.

Она не вспомнит меня, я не вспомню ее. Все по-честному.

Я открыл окно и заскочил на широкий подоконник.

Город не спал. Огни «магнитных автомобилей» мельтешили по небу безумным роем светлячков. Окна небоскребов то чернели пустыми глазницами, то добавляли к файер-шоу машин прямоугольники рассеянного света.

Вывески всех цветов радуги, 3Д брендмауэры и рекламные щиты били по глазам дикими сочетаниями красок.

Я помнил этот город ещё серым скромником прошлых веков. Когда рассеянный свет вывесок не переспорил бы жемчужины фонарей. А небоскребы казались утесами среди холмов пятиэтажек.

Я помнил это место, когда здесь и города-то не было…

Все вокруг менялось, и только я оставался прежним. Бесчувственным, сколько бы химии любви не съел, расчетливым, на какие бы ласки не расщедрились женщины на одну ночь.

Силы все приливали и приливали, и я заскучал по родному дому.

Оттолкнулся и… спрыгнул…

Я столько раз делал это, повторял как ритуал… и вот сегодня, впервые, что-то пошло не так.

Стопы коснулись пружинистого асфальта, сиреневого, как подернутый сумерками лед.

Я мягко приземлился на полусогнутых ногах. Резко выпрямился и… почувствовал толчок в спину.

Инстинктивно отпрыгнул вперед и собирался продолжить путь. Но все-таки оглянулся.

Она сидела на асфальте, по счастью теплом, с подогревом. Тяжело и возмущенно вдыхала свежий, ночной воздух. Куталась в шерстяную кофту при двадцати трех градусах по Цельсию. Еще одна индиго.

Собранные в высокий пучок волосы в свете круглощекого фонаря отливали медным.

Зачем я нагнулся? Она подбирала разбросанное по асфальту добро, суетливо возвращая его в сумку. Не в дамский клатч, как мои излюбленные жертвы-кокетки, в дорогую, кожаную, но увесистую сумку.

Я пододвинул блокнот и ручку, что валялись у самых ног. Коснулся узкой ладони с по-детски остриженными ногтями и… замер.

Пальцы вздрогнули. Странная, теплая волна прошлась по телу. Сердце, что веками билось двадцатью ударами в минуту и ни одним больше, даже во время секса, даже во время побега, вдруг яростно заколотилось. Тук-тук-тук…

Она подняла глаза - красно-карие, полные тяжелой грусти. Старой знакомой в глазах индиго.

Я замер, оглох и ослеп, весь ушел в этот взгляд.

Черные ресницы подчеркивали разрез глаз формы миндаля.

Четко очерченные скулы переходили в круглый подбородок. Маленький нос, чуть вздернутый, небольшие губы придавали лицу детскость не по возрасту.

Едва заметный шрам под правым глазом не портил незнакомку, скорее придавал изюминки ее кукольному личику. Словно след от слезы, он добавлял взгляду глубины. Сквозь дыроватую вязку кофты выглядывала ложбинка между грудями. Вздымаясь волнами, они так и рвались из плена одежды.

Кап-кап-кап… с моей брови на асфальт закапала роса. Что это? Я смахнул с лица пот. Я же не потею! Мерзкие струйки скользнули по спине. Что за черт?

Я взмок будто взволнованный подросток?

Незнакомка змеиным броском схватила «укомплектованную» сумку. Легким, едва заметным движением вскочила на ноги, словно ничего не весила, и выпрямилась стрелой. Ни тени усилия, напряжения, не промелькнуло на спокойном лице индиго. Охотница, на таких, как я - натренированная, сильная и ловкая смотрела на меня исподлобья.