Охота за древом - [5]

то лира изменит, то вкус.

В безмерном Шекспира наследстве

сюжета заметнее нет

о чуде природы, о детстве,

чем страсти с тринадцати лет.

За знание женской натуры

Толстому хвала и почет:

скок, Анна, под поезд! Амуры

закончились. Дети не в счет.

А есть ли манерней у Блока

стихи, где он смерть описал

ребенка в бесчувственных строках

про карлу, что вылез к часам?

И в средневековом искусстве

не сыщешь детей днем с огнем.

Там все о младенце Иисусе,

о детстве — так, значит, о нем.

В смущеньи смотрю я на эти

причуды великих людей —

как будто бы нету на свете

родительских чувств и детей.

Без них, обрастая коростой,

стать может культура сплошной

игрою жестокою взрослой

по правилам зоны блатной.

Но, может, у предков безличен

инстинкт этот был, как у рыб,

и был он к малькам безразличен,

наш вид, до недавней поры?

Условны морали основы,

и нечего душу томить,

и легче родить было новых,

чем этих, чумазых, отмыть.

Отсев шел в процентах, и снова

бах-трах! и рожали подряд.

Детей, вон, сменили Иову,

а он оклемался и рад!

Во время, наверное, о́но

и мать что кукушка была!

Вон, та — на суде Соломона

ребенка другой отдала.

Детей, верно, меньше любили —

обратно количеству их.

…Но нет утешенья Рахили,

что плачет о детях своих…

(В наш век, правда, в обществе стала

забота о детях расти,

но это все — мир капитала:

с тем миром нам не по пути.

Особый наш путь. И родимых

сироток, приютскую голь,

мы ценим и не отдадим их

во вражьих объятий юдоль.

Осу́ждена нашим народом

и думой клеймлена навек

поганого Запада мода

на детушек наших калек.

Детей — наши фьючерсы — все мы,

встав в строй, не дадим отнимать!

Но я отклонился от темы,

чуть вспомнилась родина-мать).

Мир скроен не с детского сада,

и нюни к чему разводить?

Но лирою к детям бы надо

чувств добрых побольше будить.

Мне скажет сосед-культуролог:

«Ты эти кунштюки забудь!

Сам знаешь, извилист и долог

прогресса культурного путь.

У каждой науки свой метод,

и в область специальную лезть

с профанным подходом, как этот,

тебе, брат, не делает честь».

Напомнит про школы и стили,

про смену и связь парадигм

(ну, что-то и мы проходили,

хоть это давно позади).

Интертекстуальность отметит,

к большим отошлет именам.

«А смерть, там, любовь или дети,

так это, прости уж, не к нам.

И жизнью поверить культуру

нельзя — там другой алгоритм,

а тот, кто не верит в структуру,

пусть пламенем синим горит.

И дискурс твой контрпродуктивен,

пусть даже как творческий ход».

О Боже, зачем мне противен

родимый научный подход?

Когда ты на собственной шкуре

проверишь, что жизни — в обрез,

к вояжам, науке, культуре

слабеет былой интерес.

Любви разнополой терзанья

(с другой я, пардон, не знаком)

уходят — приходит сознанье,

что главное в чем-то другом.

Становятся брачные узы

у многих с годами, увы,

привычкой, рутиной, обузой

и тянутся из головы.

И только одно остается —

смех детский и жалобный плач.

От них только сердце забьется,

а горечь былых неудач

и мелких удач эйфория

уйдут вместе с пеной страстей.

И жизнь удалась бы, умри я

без страха за судьбы детей.

(июль-август 2008, Бронкс)

Сонеты

«Есть в акте творчества три части…»

Моим любимым юным старикам — Зае и Б.Б.

Есть в акте творчества три части,

когда находит стих всерьез:

пролог — жжет душу мысль, вопрос,

страданья опыт или страсти.

Затем ты отдаешься власти

стихии языка. Вразнос

идет сознанье: сон, гипноз,

невнятным таинствам причастье?

На третье — правка, ремесло,

безжалостных купюр рутина,

паренью духа столь презренна.

Без них зазубрено тесло,

чревата патиной картина

и все стихотворенье тленно.

(май 2008, Бронкс)

«Пьянят нас с детства миражи да глюки…»

Пьянят нас с детства миражи да глюки:

Культуры Храм, Искусства Божество,

художники — еродулы его22,

поэты — его верные мамлюки23^!

Коси́тся на природу мастерство,

под роды ко́сят творческие муки.

Художник добр. Он не обидит мухи

(ну, разве малость брата своего).

Но к старости трезвенья скоплен опыт,

и лишние шумы слышны как шепот.

Возделывай, художник, тихо куст свой,

но не за счет живых, а вместо сна.

Жизнь подлинна. Искусственно искусство.

Поэзия, где твое место, знай.

(июнь 2008, Бронкс)

«Искусство — древнее занятие…»

Искусство — древнее занятие,

наследье волшб и фетишей.

Прозрачно, как его ни шей,

любой монаршей голи платье.

Работай, творческая братия!

А пить, детей лишать грошей,

дурить, себя лишать ушей —

не дар свободы, а проклятье.

И если человечьи жертвы

искусству приносить в ответ

за духа пир, успех, обет

во славе воскресить из мертвых,

то строим Молоху мы храм,

чтоб в нем кадил грядущий хам.

(август—сентябрь 2008, Бронкс)

Из цикла «Второе отцовство»

Сыну-1

Что сам живой — залог успеха,

и вывод сплелся непростой:

сын будет в старости утеха,

хоть раньше станет сиротой.

Пусть акт зачатья невозможен

как суперстохастичный акт,

сам факт рожденья непреложен —

с каталки вопиющий факт.

Но это ж — жребий! И не чаще

из бездны должен выпасть он,

чем стрел, из двух концов летящих,

стыковки действовать закон.

…Пока гудел от напряженья

мозг под реликтами волос,

мое прямое продолженье

из тоху-боху24 в мир рвалось.

Побудку ангелы трубили,

реанимацию будя.

Миг вечности часы пробили:

я в руки взял свое дитя.

К обетованных благ разбору

последним, как всегда, поспев,

в горящей шапке с меткой вора

я спел победный свой напев.