Охота за древом - [4]
Шрифт
Интервал
дерзнувший оструктурить бред?
А симулянт безумья белый?
От всех остался красный след.
А долговязый возмутитель?
Все до плеча, всё по плечу:
я — новой жизни возвеститель!
я рифмы бритвою точу!
А визави его кудрявый,
любимец муз, хлыстов и баб,
и наше всё догнавший славой?
Как все, он оказался слаб.
Вот если б из-под пули выжил
последний рыцарь, дивный враль,
когда б потомком не унижен
да пожил — вот кого бы в рай!
Но формула неотменима:
направо — потеряешь честь,
налево — ум, а прямо — мимо
судьбы, к стихам, что ни прочесть,
ни переврать не будет шанса
у интернетова писца
(и нобелевского венца
в дурном изводе иностранца
не схлопотать, а до конца
рядиться в тельник голодранца).
Поэтому легко поэту —
шпарь, не заботясь о судьбе!
у ней засолены ответы.
Но надо стыд убить в себе.
Мы алчем ласки муз? Не верьте:
мы озабочены лишь тем,
чтоб снять табу еще до смерти
с запретных рифм, с заветных тем.
(2002, Бердянск)
В файл «Альбом.doc»
«Я десять лет не понимая…»
Я десять лет не понимая
тлел не горел
я был слепой а ты немая
и вот прозрел
я думал он с годами высох
в душе тот след
и рифм на адрес хмурых лысых
не пишут нет
глаза мне застил мутный фокус
былых грехов
но катаракту съела окись
твоих стихов
и вот пишу по паутине
из-за морей
и размышляю о причине
зачем еврей
спешу вернуться в край любимый
мной не тобой
с его шальной невыносимой
родной судьбой
зачем ныряю в этот морок
сплав без плота
где жизнь ни в грош покой не дорог
все маета
зачем готов чем ближе к точке
жить за тире
когда весь банк давно на бочке
опять в игре
согреть в горсти и бросить кости
на новый кон
и вновь спешить домой как в гости
допить флакон
я возвращаюсь возвращаюсь
delete печаль
экран тускнеет тьма прощаюсь.
К утру встречай.
(2002, Санта Фе — Альбукерке)
«Твоим стихам, написанным не рано…»
Твоим стихам, написанным не рано,
пролившимся как солнце из тумана,
как кровь из вены,
твоим стихам, посеянным в молчаньи,
расцвеченным палитрой увяданья,
мазками тлена,
твоим стихам, бессильным как моленье,
как заговор от боли и забвенья,
я знаю цену.
(2002)
Бывший экспромт
«Постмодернизм — дедок попсы…»
Постмодернизм — дедок попсы.
Он схож с искусством без обмана
как онанизм через трусы
схож с ночью страсти в пик романа.
Коль смысл смешон, а жизнь — копейка
и под луной всяк акт — не нов,
сподручней руки греть с ремейка,
не вынимая из штанов.
(2003)
«Поэтике мешает этика…»
Поэтике мешает этика,
а этике мешает жизнь.
Попробуй, поживи на свете-ка
и неподсудным окажись.
А здесь, где rusica-sovetica
в костер плеснет то кровь, то шизь,
как ни зверька, ни человечека
не оттолкнуть, хоть размозжись?
Как экзистню до экзистенции
поднять, презрев и стыд, и быт,
когда по лавкам дети спят?
Так:
в убывающей каденции,
когда заранее убит,
встать — и копье метнуть в распад.
(2007)
«От постмодернистской оттяжки…»
Вяч. Вс. Иванову — по прочтении его
брошюры «Наука о человеке. Введение
в современную антропологию»
(курс лекций). М., 2004
От постмодернистской оттяжки
как бомж от кутюр далеки,
замшелы как наши замашки,
нечитаны наши стихи.
Нам срока отпущено мало —
его не хватает всегда,
и еле видна из подвала
мельчайшая наша звезда.
Порой нам смешна наша вера
в непознанный императив
и в то, что взойдет ноосфера,
вселенную смыслом снабдив.
Но бельма нацеля слепые
и цель без промашки разя,
куражится мать энтропия,
и брать отпускные нельзя.
Не считано, сколько осталось
в жидеющих наших рядах
и сколько придет — эту малость
восполнить в грядущих родах.
Завидуя релятивистам,
заведуя только собой,
мы с тихим отчетливым свистом
ведем свой расчетливый бой,
рассчитанный на неудачу,
заложенный на неуспех.
А славы подкупим на сдачу
с бессмертья.
Там хватит на всех.
(2007, Москва—Бронкс)
Детям
«Наденька, ветчинку, будь добга, сюда.
А хлеб — детям, детям!»
(из Ленинианы)
Написана масса на свете
всего о страстях роковых,
но чувства, что будят в нас дети,
прочней и светлей половых.
Я не о подросших — о детях,
о малых, всамделишных, сих,
о тех, за кого мы в ответе
из-за беззащитности их.
Любой романтической дури,
любому оттенку страстей
дань отдана в литературе,
но мало в ней видно детей.
Самца соразмерного поиск
забот материнских первей.
Ложатся под дрянь и под поезд
дурехи всех стран и кровей.
Любовь, с феромона балдея,
делить норовят на двоих
(одна проявила Медея
заботу о детях своих).
Как доблесть воспетая ревность —
на деле сплошной эгоизм,
ползущий в дремучую древность
хвостатый такой атавизм.
Эмоций возвышенных маску
с той ревности снять — а под ней
узришь скопидомскую тряску
купца над кубышкой своей.
А эти — мессиры да доны,
кому что алтарь, что альков,
сей орден Святого Гормона,
что враз причаститься готов
всей дамскою плотью наличной.
А первым чтоб прыгнуть в кровать,
привычно и даже прилично
подельнику глотку порвать.
И ладно махалось когда бы
друг с дружкою это урло,
но Трою урыть из-за бабы?
А сколько народу легло!
Но светел иною любовью
кто ею живет или жил:
с детьми мы повязаны кровью,
что в жилах течет — не из жил.
Пленительно женское тело
(про душу молчу уже я),
и слиться с ним — милое дело,
а все же не смысл бытия.
Но данного тела приметы
у всех на слуху и виду —
ваганты, гриоты, поэты
в одну только дуют дуду.
Подчас и тончайшим из этих
жрецов Купидона и муз,
уж если и вспомнят о детях,