Охота - [5]

— Если покопаться в гаражах предков и танк отыскать можно, — пошутил Игорь.

— Можно, — легко согласился Жан.

— Третий вопрос — бомж?

— Жан махнул рукой:

— Не расстраивайся, подберем на вокзале, они там все время тусуются. Сколько будем брать?

— Это же не водка, — Артур пожал плечами, посмотрел на Игоря.

— Его не будут искать? — спросила Маша.

Ребята схватились за животы и загоготали.

— Кому они нужны? Спасибо скажут, за очистку города от мусора.

— Думаю, что для первого раза с нас хватит одного, — предложил Артур.

Игорь кивнул в знак согласия.

— Для тренировочки и для разминочки, — Жан потер руки, — надо будет отрепетировать коронный удар…

— Может, еще раз просмотрим кассету? — спросил Артур.

— Конечно просмотрим, — встрепенулся Жан…

2

Он — это бывший Геннадий Светлов. Почему бывший? Не так важно. Он стоял посреди зала ожидания. На нем были старая, вылинявшая джинсовая рубашка, темно-зеленые, военного покроя штаны, превратившиеся в маскировочные из-за густых пятен грязи и жира. Интересного, желтого цвета туфли, успевшие забыть что такое сапожный крем и щетка, одеты на голые ноги. Он стоял, чуть раскачиваясь, прижимая к груди старую спортивную сумку. Кроме завшивленного свитера, пакетика отборных окурков, собранных подле уличных чугунных пепельниц и завернутого в газету куска свежего батона, там ничего не было.

— Вы не бывали в ресторане «Арктика»? — молодая женщина шарахнулась в сторону.

Людской поток огибал Генку, старался не замечать, не видеть, словно он не существовал этом нормальном мире. Человек невидимка: по сути, так оно и есть. Генка перестал быть Генкой давно, вечность назад. На этом бренном свете, в данный момент, полусуществовал человек без определенного места жительства. Какая удобная и обтекаемая фраза — ну, не определено место жительства — свободный человек!

— Господа, кто из вас был в Севастополе, в ресторане «Арктика»? Господа и дамы — это чудное место. Советую всем: обязательно посетите.

Покачиваясь, Генка направился к выходу. Пьяные, светящиеся от дешевого вина, глаза блуждали по столикам группировавшимся возле кафетерия — ничего конкретного… Упирались в безразличные лица — ничего конкретного. Никто халявы не обещает; на столах бокалы пусты, тарелки тоже…

— Куда вы спешите, господа? Господа, остановитесь, наш город прекрасен, не уезжайте. — Он проводил взглядом толстую парочку с тяжелыми чемоданами. — Я помню чудное мгновенье, когда передо мною вы явились… Господа, мир прекрасен, черт вас подери, господа… — Он громко икнул.

Отъезжающие и провожающие избегали его взгляда, пьяных красных глаз, случайно натолкнувшись на них, отворачивались в сторону, пряча презрительную улыбку. Иногда, до Генки доносились слова: чумной, пропойца; пшшшел козел; куды милиция смотрит; вот довел себя человек до ручки, все она — язви её, водка виновата.

Генка рассмеялся и пропел:

— Губит людей не пиво, губит людей вода. Да-с, господа!

Ему очень нравилось повторять это некогда старорежимное, ставшее модным и современным — господа. В конце двадцатого столетия плывет по матушке России, семьдесят лет ругательное и опознавательное, ныне: престижное, уважительное, сверхпочтительное. Господа-ссс! Они — господа, он — никто, без определенного места жительства. Зато у господ оно определенно: уютные ячейки больших и малых квартир с горячей водой…  Истинные блага цивилизации, о которых Генка порой жалел — ванна и горячая вода. Но всегда, Генка не произносил, а почти выплевывал: господа…

Он не считал, что в жизни не повезло, каждый получает по желанию, пожеланию, возможностям и заслугам. Рок, как и судьба не существует, есть внутренний стимул, который гонит человека и убеждает кем-то стать, каждый раз вопрошая: чего же ты хочешь, человече? «Ничего не хочу» — ответил Генка уходя из дома.

… Губит людей не пиво — губит людей водка. Она, проклятая, язви её под корень и если честно: она, проклятая, змеюка подколодная, выгнала его из дому.

— А я не плачу и не рыдаю, — Генка вышел из сумеречного зала, присел на лавку под привокзальными часами. Обычно, здесь удавалось стрельнуть сигаретку и на кружку пива. Вокруг, непрекращаемая суета и беготня. Люди уезжают, приезжают: вечное, неостановимое броуновское движение.

— Движение это жизнь! — Генка сунул руку под рубашку, почесал грудь. Покосился на сидящего рядом старичка.

— А ты, батя, не бывал в ресторане «Арктика»?

Старичок, экипированный для дачных работ: в брезентовую куртку и резиновые сапоги; сурово сдвинул брови и демонстративно отвернулся в сторону.

— Значит не бывал. Жаль, — Генка не расстроился, что его принципиально не замечают. В жизни многих не замечают, а на такой стадии подпития он мог разговаривать сам с собой.

— Мда-ааа…  «Арктика»…  Для меня, папаша, все делятся на человеков и нечеловеков. Ты… не знаю… Про ментов я не говорю, с ними все ясно: и те, и другие — внутренние органы, одним словом. Извиняюсь — двумя. Осенью Бурого взяли. Почки в КПЗ отстегнули, а потом за город вывезли… Дело ясное, что ночка темная и холодная была… Замерз… Мдаааа. Меня тоже били. Хорошо били, но я закаленный… Я батя огонь и воду, вместе с медными трубами, чертовыми зубами прошел… Мдааа… Отпустили. Они всегда отпускают, что с меня взять? Смотри, смотри, видишь, как гуси выхаживают. Всегда парами. По одному: ни-ни… Менты… — Генка проводил взглядом прошедших милиционеров. На него даже не посмотрели.