Охота Сорни-Най - [10]

Юра и впрямь не сводил глаз с девушки. Это для нее он рассказывал интересные истории, острил, играл на гитаре… В конце концов Люба собралась домой, а Юра вызвался ее проводить. Проводы затянулись надолго: молодые люди никак не могли расстаться. Они стояли на крыльце общежития на пронизывающем ветру, потом возвращались в обшарпанный коридор. Юра взял Любу за руку… Юра тихонько поцеловал Любу. Это было так неожиданно, но оказалось так желанно, что девушка чуть не потеряла сознание. И Юра был бледен, взволнован, хотя его руки довольно проворно подбирались к застежке бюстгальтера. Люба резко вырвалась, но Юрий зашептал что-то успокаивающее, нежное, и девушка снова прильнула к его широкой груди. Они договорились вместе отправиться в поход, который должен был состояться через неделю. Люба — бывалая лыжница, разрядница, а Юра решил попроситься у руководителя похода, Егора Дятлова, чтобы его включили в состав отряда.

Юрий понятия не имел о планах и мечтах, которые лелеял честолюбивый Дятлов относительно Любы. Девушка тоже не догадывалась о намерениях руководителя похода. Она относилась к Дятлову с уважением и некоторой долей трепета перед его заслугами и вечной отстраненностью от обычного студенческого быта. Егор нравился ей как человек, но никаких чувств Люба к нему не испытывала. Узнай она о надеждах Егора, она была бы поражена. И молодые люди без тени сомнения принялись обсуждать предстоящий поход, на который возлагали тайные надежды…

Потом Люба ехала на последнем троллейбусе домой, глядя на свое отражение в непроницаемо-черном окне. Большие глаза, светлые волосы, выбивавшиеся из-под вязаной шапочки, аккуратный носик — она красива! Без сомнения, она красива! С ощущением собственной красоты и привлекательности Люба прокралась в свою комнату, молясь в душе, чтобы папа не проснулся. В лучах лунного света на пороге появилась приземистая фигура матери:

— Люба, где ты была? — зашептала мать, почти запричитала. — Хорошо, что отец с вечера прилег отдохнуть и уснул. Почему ты так поздно пришла? Я чуть с ума не сошла!

— Все в порядке, мама, — тоже шепотом ответила девушка. — Почему-то троллейбуса долго не было, вот я и задержалась. Я к Свете Мальцевой ездила, готовиться к экзамену.

— Я боялась, что с тобой что-то случилось, — продолжала мать, присаживаясь на стул у кровати. — Люба, надо быть осторожной! Ты сейчас в таком возрасте, что за поведением особенно нужно следить.

Полились обычные нотации и уговоры. Люба вполуха слушала мать, а все тело ее сводила сладкая судорога: слишком горячи были прикосновения и поцелуи Юры! Люба представляла себе подробно каждую секунду их близости, каждый звук его голоса, каждый вдох, каждое движение… Когда Юра особенно крепко ее обнял, она ощутила его возбуждение. Сейчас Люба думала об этом, догадывалась, сомневалась, вся горела, а мать говорила уже что-то новое:

— И словно я ищу тебя, ищу, а вокруг только снег, такой белый-белый, настоящая снежная пустыня… Я кричу, зову тебя, а никто не отзывается. Вдруг словно голос какой мне отвечает, хриплый, страшный: “А ты в ручье посмотри!” Я думаю: какой ручей? Вокруг один только снег. Горы, холмы, равнина — все покрыто снегом. И слышу журчание воды подо льдом; а из подо льда ты на меня смотришь, как сквозь стекло. И твое лицо прямо у меня под ногами. Я хочу разбить лед, стучу по нему руками, бью ногами и ничего не могу сделать. А лед становится мутнее, белее, лица почти не видать. И один снег только остается…

— Ох, мама, какие ты глупости рассказываешь… — недовольно протянула Люба, натягивая одеяло. — Ты как старая бабушка, веришь каким-то снам. Просто ты переволновалась из-за меня, вот тебе всякая гадость и снилась. Давай, мама, я тебя поцелую, и будем спать. Я устала.

Любе не терпелось отделаться от матери и еще раз прокрутить в голове заключительную сцену прощания с Юрой. Как он склонился к ее лицу, посмотрел пристально своими красивыми голубыми глазами, сжал ее тонкие пальцы своей теплой ладонью… А мать все не унималась, бормотала что-то, мешала девушке предаваться мечтам и грезам. Наконец мать вздохнула, поправила одеяло и пошла к себе, в большую крошечную комнату, где храпел и постанывал во сне отец. Его беспокоили старые раны: менялась погода, начиналась оттепель.

… Юра добрался до дома только под утро. Проводив Любу до троллейбуса, юноша не поехал к себе — у него были кое-какие делишки, о которых никому не полагалось знать. В принципе, Юра был самым настоящим преступником. Нет, он не грабил людей на темных улицах, не вламывался в квартиры одиноких старушек, не убивал, но если бы о его тайне узнали в институте, пришел бы конец всему. И учебе на престижном факультете, и членству в комсомоле, и просто — свободе. Юра занимался фарцовкой, спекуляцией, которая была приравнена к воровству и разбою. Если бы его поймали, то немедленно отдали под суд и посадили бы в тюрьму года на три-четыре. Юра покупал у нескольких знакомых темных личностей заграничные вещи: часы, авторучки, пиджаки и галстуки, затем перепродавал их в институте, общежитии при помощи неказистой, но смышленой Мальцевой. Светке вечно нужны были деньги: она была родом из глухой зауральской деревни, где жили ее мать-колхозница и орава братьев и сестер, вечно хотевших есть. Стипендию Светка делила на две части и посылала половину в деревню.