Охота - [28]

– Покажи, – сказала она, чуть-чуть сжимая пальцы и поводя запястьем. Девочка посмотрела на нее испуганно. – Можно, – сказала Сима. – Покажи знаками.

– Юлик вернулся из города. – Девочка махнула рукой, потом изобразила большим пальцем круг. – И сказал Злате, что увезет ее, а еще возьмет с собой меня и Аксю, но мы ему не поверили, тогда он поклялся, и Акся ему поверил.

Девочка шмыгнула носом, но не грустно, а зло. Смахнула черта сначала с левого плеча, потом с правого.

– Я Юлика знаю, – сказала она, – и он бы никогда меня не увез из Обители, он должен был привезти мне письмо от Софьи. А значит, это не настоящий Юлик приехал, а черт в образе.

Девочка изобразила однорогого детского черта, потом показала образ – провела пальцами перед лицом, высунула язык. В конце сделала половину креста и стушевалась. Сима прикрыла глаза, улыбнулась уголком губ, тем, который чувствовала. Она, в отличие от отца, считала, что креститься каждый должен сам, а не по разрешению старших. Сима бы и сама перекрестилась, но поднять руку сил не было. Вместо этого стала бормотать молитву:

Господи Иисус Христос, Бог мой, владыко живота и смерти, утешитель скорбящих. С сокрушенным и умиленным сердцем прибегаю к Тебе и молю Тебя: сохрани душу дочери моей, рабы Твоей Златы, и чада ее, раба Твоего Авксентия. Если в своей благой воле заберешь их, то сотвори им вечную память в Царствии…

Ева еле разбирала Бабину речь – что-то у Бабы в горле булькало, вздрагивал длинный язык, пробегая по иссохшим губам. Ева хотела отвернуться или снова опустить взгляд, но опознала ритм молитвы и поэтому чувствовала, что отворачиваться нельзя. Она знала, что случается с теми, кто отворачивается от слова Божьего, – отец объяснил.

Когда Ева к нему постучалась, отец не спал. Открыл дверь сразу и посмотрел очень строго, сжал руку в кулак. Ева тут же поклонилась, заговорила в пол, сжав руки в кулаки, чтобы знаками не показывать: «Отец, я пришла поклониться и сказать, что мой брат Юлик, и моя сестра Злата, и мой брат Акся хотят уехать скоро из Обители на грузовике и меня тоже хотели взять с собой, но я не поеду».

Отец Еву взял за плечо, сжал, завел к себе. В комнате у отца было хорошо: на стенах образа, на столе свеча и открыта большая книга. Еще запах стоял приятный – рядом со свечой, в маленькой плошке, дымился уголек, который отец обложил травами. Такой запах был только у отца и в молельне.

Комната была совсем маленькая. Только стол, стул, а слева, от стены до стены, широкая кровать. Кровать была не застелена, и там спиной к двери лежала какая-то из старших сестер. Раздалось тихое сопение – сестра спала.

Отец усадил Еву себе на колени, и она снова стала рассказывать, только уже подробнее. Отец гладил ее по волосам своей большой рукой, ничего не говорил, только один раз вздохнул глубоко, так, что грудью ударил Еву в спину. Но удержал ее рукой, не дал упасть на пол. Потом, когда Ева закончила, спустил ее на пол, опять взял за плечо. Неспешно поднялся, повел ее через ход к Бабиной комнате. Этому Ева обрадовалась – если бы отец хотел ее наказать, то сразу бы отвел в погреб, не стал бы оставлять с Бабой. Баба была, конечно, страшная, но совсем не такая, как икона в погребе, и младших не обижала. Ева крепко сжала губы, молитву проговорила в голове:

Господи, спаси и сохрани мою душу и душу моего брата Юлика, где бы он ни обитал сейчас, и если в Твоем Царствии, то там сотвори ему вечную память, потому что это любимый брат мой, а мне же…

Дочитав молитву, Сима снова посмотрела на девочку. Отец бы хотел, чтобы она девочку хорошенько запугала, но Сима пугать девочку не хотела – и так уже представляла себе, что отец сделает с Юликом, Златой и Аксей. Это должно было с запасом девочку напугать.

Сима вернула к себе руку, сдвинула голову, чтобы рот закрылся, и стала говорить сквозь зубы. Так выходило более внятно, но челюсть сильно болела.

– Хочешь, сказку расскажу? – спросила она. Девочка послушно кивнула. – Какую рассказать? – спросила Сима. – Хочешь про Лушу премудрую? Или про Таю-красавицу?

– Про Лушу, – сказала девочка.

– Жила-была Луша, – сказала Сима. – Девушка очень умная, но не очень красивая. И никто не хотел ее брать замуж. И это было бы не страшно, потому что умная девушка и без мужа проживет счастливо, но Луша жила в маленьком городе, в котором без мужа ей делать было нечего, а денег на то, чтобы переехать, у Луши не было. Пришел к Луше один мужик. Был он уже не так молод, и у него была жена и дети, но еще у него был большой светлый дом, и он позвал Лушу с собой жить. Луша была умная и подумала, что лучше жить в большом доме с чужой женой и детьми, чем жить в маленьком доме и совсем одной. Поехала с мужиком в лес, стала там жить. Вскоре у нее родились три дочери. Одна была кривая, как прогнившая картофелина, другая круглая, как блин, а третья черная, как зола. Луша всех своих дочерей любила, и росли они вместе с хозяйскими детьми. Все было у Луши хорошо – вот только хозяйка, жена мужика, ее невзлюбила. Била, ругала, дочерей ее обижала. А Луша терпела, потому что в большом доме, с большой семьей, жить лучше, чем в маленьком доме и совсем одной. Только по ночам Луша молилась, чтобы в лесу ударила молния и убила хозяйку. И однажды Бог ее услышал. В лес ударила молния, разбила хозяйку, как старое дерево. Хозяйка стала такая же кривая, как младшая Лушина дочь. А Луша своей молитвы испугалась, пошла от дома к колодцу и бросилась в него, чтобы больше никогда ни для кого о такой участи не молиться.