Охота на сыщиков - [59]

И если Макбэйн может еще иронически подтрунивать над незадачливым мелким воришкой, а то и посочувствовать ему, то в разоблачении духовной и нравственной нищеты убийцы он не ведает пощады. Даже в тех случаях, когда как истинный художник и исследователь жизни не может не сострадать убийце, потому что знает подлинного виновника преступления — среду обитания, общество, вытолкнувшее слабого духом из рода человеческого в отверженную касту нелюдей и выродков.

Столь же безжалостен он и к тем, кого считает особо изощренными убийцами, растягивающими пытку медленной смертью на годы, — к „толкачам", как прозвали в Соединенных Штатах уличных торговцев наркотиками, и к прячущимся в тени заправилам наркобизнеса, снабжающим их отравным зельем. И чтобы резче высветить страшную проблему наркомании и наркоманов, в повести, которая так и называется „Толкач", писатель поселяет эту беду в доме одного из своих любимцев, полицейского лейтенанта Барнса. Глубоко гуманен и, кстати, небесполезен и для нашего общества вывод, к которому подводит читателя автор. Нет, не отвращение, не презрение, не отвержение и не ужесточение преследований против больного, по сути, человека, но лишь понимание, доброта, сострадание, твердость и настойчивость помогают Барнсу и его друзьям отнять своего сына Ларри, злонамеренно приобщенного к наркотикам „толкачом" с целью шантажа лейтенанта, у „белого убийцы", как многозначительно называют американцы героин.

Во всех повестях Макбэйна — а их более трех десятков, многие вошли в телесериал „87-й полицейский участок" — границы нравственности зримо очерчены степенью подвластности Ее Высочества человеческой души Ее Величеству частной собственности, незыблемость и неприкосновенность которой охраняется в Соединенных Штатах на уровне конституции и бытового сознания. Культ частной собственности неизбежно ведет к девальвации самоценности человека, превращая его, по существу, в объект товарно-денежных отношений. Одна из героинь, весьма Макбэйну неприятная, говорит о своем муже: „Он ведь мое единственное капиталовложение, дело всей моей жизни… Он мой бизнес. И я вложила много ценного в этот бизнес… А когда моему капиталовложению угрожает смазливая бабенка, я поступаю так, как мне подсказывает здравый смысл". Здравый смысл подсказал ей раздобыть пистолет, тщательно подготовить себе алиби и хладнокровно расстрелять соперницу, покусившуюся на ее „капиталовложение". Мне, честно говоря, даже в кавычках неловко называть так пусть ветреного, но все же натурального человека.

Мне и в голову не приходит предположить, что литературнохудожественное предупреждение Макбэйна может охладить яростный пыл, с которым у нас рвутся к безбрежному возрождению частной собственности. Но я хочу надеяться хотя бы на некоторое отрезвление, которое помогло бы нам задуматься о фугасно-осколочных последствиях столкновения нашего изрядно оскудевшего духовностью и не столь уж изобильного нравственностью общества с рынком, который ежеминутно испытывает человеческую душу на прочность. Хотя бы одним только всепоглощающим духом стяжательства и конкуренции, когда каждый сам за себя и против всех остальных. Ведь у нас даже сейчас, еще в одних только разговорах о переходе к рынку уже убивают себе подобных — и не за место под солнцем, а за место в очереди к мясному прилавку.

Я вовсе не против частной собственности, я за то, чтобы мы втягивались в рыночные отношения одновременно и непременно с сотворением внутри себя мощных самоограничителей — высоких нравственных и моральных норм, строгих понятий о чести и достоинстве и поголовного четкого правового сознания.

Такой урок извлекаешь из криминальных историй Макбэйна. Побуждая читателя глубже вглядеться в вымышленные характеры, автор показывает людей, их отношения и окружение в самых различных ситуациях и самых различных планах. Проза Макбэйна лаконична и отточена, порой жестка, а местами даже, может быть, мрачновата. Вместе с тем ее отличают на редкость тонкий юмор, сжатые, однако чрезвычайно выразительные и запоминающиеся литературные портреты персонажей и психологические мотивировки их решений и поступков. Иными словами, он-легко преодолевает стену между художественной литературой в полном смысле слова и детективом, которая нередко воздвигается невзыскательными авторами „легкого" чтива, строчимого на потребу непритязательной публике. Детектив у Макбэйна, для которого преступление и следствие являются не самоцелью, а поводом, становится исследованием человеческой души, психологических, бытовых и социальных условий ее существования. Стремясь максимально приблизить свои книги к реальной жизни, автор часто прибегает к своеобразному приему, публикуя на их страницах подлинные образцы казенных бумаг, встречающихся в повседневной практике полисменов. Жаль, конечно, что в русских переводах повторить этот остроумный ход писателя почти невозможно — ведь это будет совсем не тот документ.

Читатель, наверное, заметит, что Макбэйн намеренно приземляет — нисколько при этом не принижая и не унижая — своих героев и сам процесс полицейского сыска. Сознательно лишая полисменов и противостоящее им уголовное подполье этакого псевдоромантического налета, дымки или, если угодно, ореола. Макбэйн делает для людей очень доброе дело. Потому что каждый из нас живет в иллюзорной уверенности, что жертвой преступника может стать кдо угодно, только не он сам. И только тогда, когда каждый из граждан проникнется осознанием, что опасность нависла лично над ним и отпор уголовщине есть его личное дело, только тогда блюстители порядка, называйте их „быками" или „ментами", одолеют „блатарей". Преуспеть они смогут лишь в атмосфере всеобщей и полной нетерпимости к любым правонарушениям, всеобщего, полного и неукоснительного уважения к духу и букве закона. -