Охота на олигархов - [37]

— Слушай, Лёв, — дожёвывая кусочек какой–то каракатицы, проговорила Ляля. — Давно хотела тебя спросить. И почему это у тебя всё не как у людей?

— В смысле? — не понял Лёвка.

— Я понимаю — охрана. Отчего всё–таки бабы?

Лёвка улыбнулся. Не без некоторого самодовольства:

— А чем это тебе бабы не нравятся? По–моему видеть их гораздо приятнее каких–нибудь мордоворотов. Или я не прав?

— Ну, кому — как, — отведя взгляд в сторону, Ляля пожала плечиками. И вновь взглянула на Лёвку. — А что ты делаешь, когда ты с ними один, без меня? Дома или за городом… Не смущают?

— Да ты что, Лялька! — Лёвка склонился к самому Лялиному уху. — Я их боюсь как огня! — последние слова прозвучали столь искренне и достоверно, что Ляля расхохоталась, отодвигая опустошенную тарелку. Официант тут же поставил перед ней куриный бульон, посыпанный мелкой зеленью.

— А как они в деле? — не желала оставлять тему Ляля.

— В смысле?.. А, пока бог миловал. Я б вообще без охраны ездил, да Георгий Валентинович не велит. Сама знаешь, какой он у нас строгий. Кстати, с твоими дурацкими вопросами забыл о главном. Сегодня едем к нему. В Глухово. Пора тебе с нашими познакомиться. Во сколько у вас съемки кончаются?

— К шести, думаю, закончим, — ответила Ляля, быстро глянув на часы. — Уже поторапливаться надо. А то Пьянов вопить начнёт, если опоздаю. Где ты такого зверя–то отыскал? Сегодня опять зимние сцены снимали, представляешь?

— Я в творческий процесс не вмешиваюсь, ты же знаешь!

— Знаю, знаю. Но пожаловаться–то можно? — Ляля кокетливо улыбнулась, склонив голову набок. Лёвка не удостоил её ответом, провожая взглядом длиннющую баржу, груженую песком. Он аж привстал на стуле, повернувшись к Ляле всем, что называется, своим задом. И что ему эта баржа сдалась?

И тут словно приблудный чёртик что–то шепнул Ляле в ухо.

Бросив быстрый и, как ей казалось, незаметный взгляд на болтающих охранниц, Ляля схватила вилку и нацелилась Лёвке прямо по центру правой ягодицы, аппетитно обтянутой белыми брюками. Чуть отведя локоть назад, Ляля…

Ляля вскрикнула. Лёвка, наконец, обернулся.

— Что такое? — рявкнул он, явно не понимая, что происходит.

Ляля извивалась на стуле. Её правую руку медленно выворачивала одна из охранниц. Из разжавшихся Лялиных пальцев выпала вилка и жалобно звякнула, упав на дощатый пол.

— Больно! Пусти! — взвизгнула Ляля.

Охранница, так и не изменив выражения лица, отпустила Лялину руку. Лёвка, наконец, понял:

— Спасибо, Леночка. Всё в порядке.

— Ах, она уже и Леночка! — выдохнула Ляля. — Она ж руку мне сломать хотела! — чуть не плача, выпалила она, глядя в спину удаляющейся к своему столику девицы.

Та обернулась и даже позволила себе улыбнуться — правда, лишь самыми краешками губ:

— Извините, Ольга Олеговна. Но больше так не шутите. Профессиональный рефлекс!

Лёвка, едва сдерживая смех, всё же постарался сохранить серьёзное выражение лица:

— Знаешь, Лялечка, она ведь права. Чувство юмора не входит в её непосредственные обязанности.

— Ладно–ладно, Лёвушка, — со змеиной лаской в голосе прошипела Ляля, потирая запястье. — На тебе, мой дорогой, я сегодня ночью отыграюсь. Когда… этих стерв поблизости не будет. Защитнички мужской чести, твою мать!

***

Глухово

— Эх, хорошо в деревне летом! — Гоша закинул руки за голову.

— Гошка, стоп! — предупредила Нюша, глазами показывая на маленькую Зеру.

Софья Пёрышкина рассмеялась — она тоже знала этот детский, не совсем приличный стишок.

— Хорошо в деревне летом, — упрямо повторил Гоша и схитрил, — пристаёт листва к штиблетам!

Все четверо рассмеялись. Только взрослые — над дурацким стишком, а Зера над забавным словом «штиблеты».

— Чему ты учишь ребёнка? — всё–таки попеняла брату Нюша. Достаточно лениво, впрочем, попеняла.

Они сидели в глуховском саду и переваривали чересчур сытный обед. До обеда весёлая компания уже провела маленький турнир по теннису, в котором победила, конечно, Зера. По крайней мере, так ей было позволено считать. Время второго турнира ещё не наступило, поэтому можно было просто сидеть, развалившись, в удобных шезлонгах и лениво перебрасываться словами.

Гоше было чрезвычайно комфортно рядом с этими тремя женщинами.

Моя семья, — расслабленно думал он, лениво переводя взгляд с личика засыпающей дочери, на милые лица сестры и Сони. Как всё–таки хорошо, что они сразу подружились с Нюшей. Хотя, казалось бы, такие разные…

У ног Гоши, навалившись всем своим весом, спал второй мужчина их дружной семейки — шоколадный лабрадор Боник. От Боника попахивало мокрой шестью. Он уже успел не только вдосталь наплаваться в пруду, но и вытащить оттуда несметное количество палок и дохлую мышь. Гоша еле оттащил от этой раздувшейся отвратительной тушки чрезвычайно заинтересовавшихся собаку и Зеру.

— К Соне хочу, — пробормотала Зера и ловко перебралась из своего шезлонга к Софье под бочок. Софья устроилась поудобнее, чтобы Зера могла положить голову ей на колени.

Соня гладила девочку по гладким тёмным волосам. Дочь Гоши, хотя и не обделённая вниманием и заботой, часто казалась ей слишком одинокой и хрупкой. И такой… незащищённой, что ли?

Идиллию нарушил Боник, вдруг во сне отчаянно залаяв. Пёс вскочил и испуганно стал озираться.