Охота на императора - [132]

– Коля! – Нюра вскинула вверх обе руки, пытаясь обратить на себя внимание, но её постигла неудача – поскользнувшись, женщина чуть было не упала в грязную смесь воды и снега, схватившись в последний момент за локоть одетой по последней моде девушки, стоявшей у ограды канала и поглядывавшей в сторону Михайловского дворца.

– Ой, извиняйте… – Нюра на мгновение встретилась с ней взглядом.

«В такую погоду барыни в экипажах разъезжают, а не на канале мерзнут…» – подумала торговка, вглядываясь в большие и ясные глаза девушки, в одно мгновение показавшиеся ей знакомыми. Та лишь снисходительно кивнула, и тут же демонстративно повернулась к Нюре спиной, после чего вытащила из меховой муфты руку с белым платком и непринужденно махнула кому-то вдаль.

Через пару минут баба Нюра, ускорив шаг, и экспрессивно размахивая руками, обратила на себя внимание внука.

– Фух… насилу нашла тебя, Колюшок… – на холоде голос Нюры осип и она глубоко закашлялась. Торговка тяжело дышала, взявшись за правый бок, в котором неожиданно сильно и остро закололо. – Внучек… промахнулась я. Не туда тебя послала… На Казанскую надобно эту корзину нести, к грекам… Фууух… Где ж ты шлялся?

– Как где?! Ты ж сама сказала, скорее! А на меня, как на юродивого посмотрели и назад отправили! Тебе чтобы угодить, в апостолы надо записаться! – сердито ответил мальчик.

Худощавый, долговязый, несколько нескладный, как и все юноши четырнадцати лет, внук московской торговки Нюры регулярно спорил со своей бабкой по любому поводу, пытаясь избавиться от её чрезмерной опеки. Даже в делах торговли, в которых, казалось, бабе Нюре не было равных.

«Институтка… Точно… Институтка из поезда…» – в голове женщины мелькнул ответ на терзавший её вопрос. Знакомые глаза, прикрытые вуалью элегантной шляпки, не давали покоя. Нюра имела профессиональную память на лица. Если кто в Москве однажды брал у нее квашеную капусту, так она того в следующий раз непременно допытывала, понравилось ли. Если в Петербурге на Сенном интересовались, когда будет говяжье сердце, Нюра непременно запоминала этих людей и уж следующий раз проходу не давала: «Дорогой мой, ты ж сердечко спрашивал! Глянь-ка! Для тебя специально принесла!». В памяти женщины всплыл скромный наряд барышни, что подсела к ней тогда в поезде, её сложенные на коленях худые руки и детский, полный наивности и печали взгляд, устремленный в пол.

«Бывает же такое…» – подумала Нюра, восхитившись преображению, произошедшему с её случайной попутчицей.

Пока бабка погрузилась в глубины своей зрительной памяти и на минуту замолчала, Николаша остановился и переключил свое внимание в сторону кавалькады, неспешно выкатившейся на Набережную из-за угла Инженерной улицы.

Коля обожал коней. Особенно тех сильных и грациозных, на которых красовались драгуны и казаки. Их особенная стать и ухоженность заставляли мальца замирать от восторга. Холеные, вычесанные гривы, громадные, глубокие глаза под длинными ресницами, рельефные мышцы ног, способные унести седока со скоростью ветра, крепкая сбруя и скрипящее седло…

Николаша искренне верил, что настанет тот день, когда проклятая корзина с мясом исчезнет из его жизни так же неожиданно, как и появилась вместе с бабой Нюрой. Нет, к бабке своей мальчик питал самые светлые и теплые чувства, особенно, после того, как она нашла его в больнице и буквально выходила за пару месяцев. Больше всего Коля опасался, что Нюра со своей ежедневной погоней за копейкой затянет его в этот рыночный круговорот и будет Колькина жизнь состоять из прилавка, передника, измазанного свиной кровью, и громадного топора, которого малец почему-то инстинктивно побаивался. А малый хотел не этого. Он мечтал о своем коне, которого будет вычесывать два раза в день, поить водой, а потом, надев мундир драгуна, в числе лучших станет в кавалерийский строй на разводе в Михайловском манеже для приветствия императора.

Два терских казака в черных каракулевых папахах из числа личного состава Собственного Его Императорского Величества Конвоя двигались впереди кареты, запряженной гнедой парой. Еще два лейб-гвардейца скакали по бокам, на уровне дверей с вензелем и последние два замыкали конвой. Следом, немного отстав, следовали сани с каким-то генералом, обернувшимся в громадный тулуп. Процессия набирала ход, и казаки пустили коней в галоп.

– Ну что ж ты встал, милок? Эдак, мы с тобой в трубу вылетим… – ворчала женщина в адрес внука, продолжая глубоко и шумно вздыхать.

Мальчик не слушал свою бабку, все его внимание было обращено на коней и восседавших на них усатых казаков, державших спины ровно, будто им под шинели кол вшили.

Коля, абсолютно не замечая бабкины причитания, снял с головы корзину и поставил к ногам Нюры. Спина его выпрямилась, подбородок приподнялся – малец представил себя на месте ближнего к нему казака, который почему-то ему моргнул.

– Нет уж… Хватит с меня! Эта корзина будет последней! – Коля вслух произнес, может быть, самые главные слова в своей жизни. – Я на конюшню пойду! А как по возрасту возьмут – в кавалерию подамся!

Кавалькада поравнялась с Нюрой, которая наконец-то обратила на неё внимание.