Мы миновали пару постов охраны, дойдя до блока М, в котором среди прочих помещались самые опасные преступники — третий, шестой и одиннадцатый из Джеков Потрошителей, кстати, тоже пойманных Холмсом. Правда, Шерлок так и не сумел тогда определить, какой из двенадцати подозреваемых безумцев наполнил город трупами молоденьких женщин. Не справился и Майкрофт. Её Величество, даже выразила легкое недоумение… что прибавило нам рвения, но не приблизило нас к ответу на загадку. Решение, как не странно, нашел Лейстрейд. Он взял и арестовал всех подозреваемых.
Преступления прекратились. Добросердечный Холмс, впрочем, предлагал выпускать в месяц по одному задержанному, рассчитывая узнать, по возобновившимся убийствам, кто именно является потрошителем, но Майкрофт отказался идти столь далеко в деле установления личности убийцы. Я как гражданин, испытывал некоторую неловкость, от того что в застенках Конторы томятся несколько моих соотечественников, верноподданных Королевы, чья вина, если называть вещи своими именами, несколько не доказана в суде. Поэтому я старался смотреть на эту проблему глазами врача, в которых помещение в образцовую лечебницу, несомненно, больных людей, где они будут получать квалифицированную помощь и гарантированно не смогут навредить ни себе, ни окружающим, является положительным поступком.
Впрочем, подобное Соломоново решение имело и очевидный минус — как уже понял читатель, рассказать об нем я не имел никакой возможности. Холмс, несомненно, спас Лондон от Потрошителя. Хорошо бы еще узнать, от которого из двенадцати….
* * *
За столом, в начале длинного коридора, стенами которого были мощные кованные решетки сидел улыбающийся санитар Барни. Весельчак и балагур, душа компании, он пользовался искреннем уважением у своих подопечных, хотя бы тем, что не пытался самоутвердится за их счет.
— Добрый день мистер Ватсон. Привет Лейстрейд. Заглянули на огонек?
— Мы бы хотел побеседовать с пациентом из последней камеры.
Барни недоуменно посмотрел на меня, как бы спрашивая, почему он заслужил такой тон. Я же, хоть и был уверен, что слабым звеном, носившим записки Мориарти на волю, был кто угодно, но не Барни, решил вести себя официально, до окончания расследования, намекая, что я сейчас на службе Её Величества.
— Проходите. Плащи и трости можете оставить здесь. Не подходите близко к решетке, не просовывайте руки, и ради бога не кормите пациента — Чилтон настаивает на строгом соблюдении календарной диеты.
— Календарной диеты?
— Да. До особых распоряжений ему положена овсянка, чай и хлеб по четным числам. По нечетным из диеты исключается овсянка и чай.
— И как он это отреагировал?
— Похудел, сэр.
Поняв, что Барни принял предложенные правила игры, я поспешил вслед за Лейстрейдом. Длинный коридор аккуратно застелен зеленой ковровой дорожкой, и казалось тянулся целую милю. Камеры по бокам освещались газовыми рожками из коридора. Было время полуденного сна, и подопечные Чилтона лежали на койках, положив, согласно предписанию доктора, руки на одеяло.
Я посмотрел в конец коридора. Намекая на особую важность одного из пациентов, там весело вогнутое зеркало, позволяющее наблюдать за тем, что происходит в камере. Также был натянут шнурок, отмечающий безопасную зону и стоял стул. Конечно, Мориарти, никогда бы не опустился до того, чтоб лично наброситься на посетителя, но у Барни было свое видение этого вопроса. Он предпочитал исключать саму возможность подобной выходки, понимая что лучше предотвратить эксцесс, чем допустить происшествие, о котором будут жалеть Мориарти, и пострадавший посетитель.
Особенно посетитель. Мориарти, при всей своей худобе и общей ледящности был большим знатоком боевых искусств, и мог легко справиться с несколькими противниками. Помнится, при аресте, Майкрофт отдал приказ отправить для захвата самых толстых полисменов, наивно полагая, что они задавят Мориарти массой.
Увы и ах. Мориарти уклонился от сражения, банально выскользнув из неловких рук толстяков, а арестовывать его, пришлось Шерлоку и вашему покорному слуге. Мориарти дрался как мангуст, и только знание Холмсом правил Джиу-Джицу, позволило нам задержать Мориарти до прибытия Лейстрейда, который, недолго думая, ударил по затылку душащего Холмса Мориарти вырванным из забора дрыном. При задержании я сломал мизинец на ноге — кто бы мог предположить, что под одеждой Мориарти носит стальную кирасу, способную остановить пулю из пистолета.
Предаваясь воспоминаниям, я шел мимо бесконечного ряда камер. Остро пахло больницей — карболка, кислая капуста и пот, все вместе создавало устойчивый аромат человеческого безумия. Последняя камера была ярко освещена четырьмя рожками, и сильно отличалась от камер мимо которых я только что проходил. Белые, гладко оштукатуренные стены были неумело разукрашены цветными мелками. Казалось, что рисовал ребенок. Или взрослый, напрочь лишенный творческой жилки.
Трава, деревья. Вон то зеленое — вероятно вереск. В бесформенной коричневой массе, я скорее угадал, чем узнал яблоню, ветви которой ломились от ядовито оранжевых яблок. Ну, довольно ожидаемый от заключенного поступок — он нарисовал то, чего был лишен последние шесть лет — зеленые холмы Англии.