Охота - [29]

Саблин знал, почему это бессмысленно, китайцы в окопах в полный рост за брустверами, за мешками с песком стреляют с удобством, стреляют, как следует прицелившись. А ты лежишь на камнях или каменистом грунте. Там даже не окопаться. Встать и рвануть вперёд не можешь, пред тобой, скорее всего, мины, лежишь и, укрывшись щитом, ждёшь, когда тебе откроют проход в минах, и когда миномёты обработают первую линию окопов. Лежишь и ждёшь, пули бьют рядом, ты лежишь и ждёшь, пули бьют в щит, а ты лежишь и ждёшь. Все, что ты можешь сделать, это тоже выстрелить, только вокруг тебя поднята пыль, ты не видишь дальше десяти метров, пыль она конечно и тебя немного скрывает, но она скрывает и твоего противника. Совсем скрывает. Тебя немного, его совсем. Саблин лежал вот так же, как лежат там сейчас ребята на подъёме, и не один раз. Он понимал как там сейчас. Ждал и ждал, пока минёры не взорвут проходы в минных полях. А потом поднимался в атаку.

В эту секунду в наушниках зазвучал голос Саши Каштенкова, первого номера пулемётного расчёта:

— Господа-товарищи, дозвольте начать!

И тут же тяжёлый и глубокий звук наполнил воздух: Памм-бам-бам…

Застучал пулемёт и тяжёлые двенадцатимиллиметровые пули понеслись к своей цели.

Всё, вот теперь и они начали бой. Теперь они уже засветились и в эфире, и обозначились огнём. Теперь китайцы точно знают, что не выжгли их ракетой с ТББ.

Аким скатился от края обрыва, пошёл подальше от пулемёта. Уж больно опасно находиться рядом с ним. Пошёл к своему окопчику, залез в него, высунул голову. Не новобранец, чего ему там смотреть, но он всегда хотел понимать, что происходит. Может, придётся вылезать из оврага и идти вперёд. Надо знать куда идти, где залечь, где пробежать. Главное, точно высинить, где огневые точки у противника, а может, если получится, и засечь ДЗОТ. Часто, пулемётчики и гранатомётчики ведя бой, начинают бодаться с одной-двумя целями, а общую картину из вида упускают. Пару раз Аким замечал и давал им наводку на цель, которую они сами не замечали. Впрочем, такое случалось не пару раз, а чаще. Это даже взводный в рапорте отмечал.

А черная предрассветная даль засверкала далёкими выстрелами.

До окопов противника пятьсот-шестьсот метров. Да ещё пыль всё накрывала, но пулемётчик знал, что делал. Пыль, ночь для него это всего лишь помехи. Он накрывал вспыхивающие в ночи точки, места, откуда вёлся огонь. И пулемётчику неважно было попасть в голову врага, разнести ему шлем вместе с черепом или убить его. Важно было, врага напугать. Напугать до полусмерти страшными, огромными пулями, что разрывают в пыль мешки с песком на бруствере и раскалывают большие камни. Чтобы солдат НОАК спрятался в окопе, закопался в землю, затих и больше не стрелял в того парня, казака или солдата, что сейчас поднимается и короткими перебежками метр за метром пойдёт вверх по склону, на огонь и пули, к каменной гряде. А когда дойдёт, он на гранатах, одну за другой будет брать линии обороны, прыгая в темноту, в окопы к врагу. И чтобы дать нашим парням дойти до врага живыми, первый номер пулемётного расчёт Александр Каштенков будет бить, и бить по позициям противника до тех пор, пока его огонь будет нужен или пока его не убьют.

В этот день он не торопился, Панова в два утра не встаёт, и он не стал вставать в два. Валялся в кровати как какая-нибудь дочь полковника, аж до семи утра. Поспит-полежит, поспит-полежит. Только Наталка пыталась пробраться к нему, да мать ей настрого запретила отца будить, вот она и крутилась под дверью, не решаясь войти. Все в доме встали, жена так ещё в пять пошла свиньям тыкву нарубила с саранчой, дети её смогли немного заготовить, пока она сыпалась с неба. Курам кукурузного крошева засыпала. На кухне хлопотала, там же и старшие были. Только самая маленькая бродила по коридору, прислонялась к двери, прислушивалась, спит ли отец.

— Да входи ты уже, непоседа. — Сказал Аким улыбаясь, слыша как дочь трётся о дверь.

Дверь сразу засипела и открылась, дочка тут же с разбега забралась на кровать и села рядом:

— А чего ты на болото не пошёл? — Заговорила она.

— Так лодки у меня нет, — сказал Саблин.

— А где же твоя лодка?

— Утопла, — беззаботно сказа отец.

— Утопла? — Удивлялась Наталка.

— Да.

— В болоте?

— Да нет, в луже, за околицей.

— В луже, — дочка смеётся и не верит, — чего ты врёшь, да не тонут лодки в лужах.

— Тонут, у кого хочешь спроси, в нее столько саранчи нападало, что она и утопла.

Она начинает смеяться ещё громче.

— Саранча нападала!

И тут же начинает кашлять. Чтобы откашляться, девочка стягивает с лица медицинскую маску, она мешает вздохнуть, как следует. Кашляет и смеётся, после этого он замечает на её маске маленькие красные пятнышки. Она всё ещё смеётся, а он нет. Гладит дочку по голове и ему не до смеха.

— Я ж тебе сказала, отца не будить, — в дверях жена стоит как всегда в своей излюбленной: позе руки в боки, — а ну, марш на кухню.

— Мама, да не будила я его, — Наталка сразу спрыгивает с кровати, с матерью шутки плохи. Накажет.

— Не будила она меня. — Заступается Аким.

Но Настя уже выпроводила дочку из комнаты, садится на кровать рядом с мужем, наваливается на него, разглядывает, словно ищет в лице что-то.