Огюст Бланки - [19]

Единодушного порыва к восстанию пока не видно. Депутаты, приехавшие в Париж, чтобы заседать в палате, куда их просто не пустили, позорно трусят. Они, конечно, обсуждают положение, но не принимают никаких решений. Депутаты предпочитают действовать «в рамках законности». Но буржуазия, ее лидеры вовсе не сидят сложа руки, хотя и боятся, что революционная ярость народа зайдет слишком далеко.

26 июля Бланки вернулся домой уже за полночь. Он жил в отеле Нассау на улице Ла Гарп, 89, в двух шагах от нынешней площади Сен-Мишель. Бланки долго не мог заснуть после треволнений первого революционного дня. Рано утром 27 июля он снова в редакции «Глоб», где обстановка стала оживленнее, чем накануне. Еще бы, редакторы газеты выпустили в свет ее очередной номер вопреки королевскому запрету. Вышли также «Насьональ» и «Тан». Но, как сразу почувствовал Бланки, никто в «Глоб» не собирался действовать дальше. Напротив, редакторы газеты казались напуганными собственной смелостью. «Все эти будущие министры дрожали за свою шкуру», — напишет Бланки об этом дне, когда сам он рвался к действию. Быстро покинув редакцию, он, как и вчера, устремляется в сад Пале-Рояль. Здесь снова толпа, но теперь в ней явно преобладают люди в рабочих блузах. Закрытие мастерских и типографий дало свои результаты. В нескольких местах группы рабочих слушают, как энтузиасты читают вслух манифест «44-х». Особенно решительные фразы документа встречают одобрительными криками.

Бланки охвачен горячим желанием участвовать в событиях, и он, не раздумывая, вскакивает на стол, вытаскивает номер «Глоб» и тоже начинает читать как можно громче. Он надрывает голос и, только окончательно охрипнув, слезает со стола и выбирается из толпы. Нет никаких сомнений, что все горят жаждой борьбы. Настроение людей становится явно воинственным. Бланки вдруг вспомнил о реликвиях своего карбонаризма: в предместье Сен-Марсо спрятано ружье с полусотней патронов. Он мч ^ ся туда и вскоре является домой, в Латинский квартал, с ружьем на плече. Соседи по дому, студенты, с интересом встречают вооруженного коллегу. Но атмосфера восстания здесь пока не чувствуется. Поэтому, оставив ружье у себя в комнате, Бланки снова бежит на правый берег к Пале-Роялю. Он видит, как сразу во многих местах начинается постройка баррикад. Попытки конной жандармерии помешать этому встречают градом камней. Раздается первый выстрел, завязывается перестрелка. Воодушевленный Бланки снова бежит на левый берег и настойчиво уговаривает студентов присоединиться к восстанию. Затем он опять пересекает Сену и является в редакцию «Глоб», где застает самых видных из сотрудников газеты: Пьера Леру, Виктора Кузена, Жуффруа, Беранже и других. Теперь на Бланки

смотрят с интересом и вниманием, ведь его пророчество сбывается: ружейная стрельба началась! Бланки торопливо рассказывает о начавшемся восстании, о боевом духе парижан и предлагает создать в редакции революционный комитет. Некоторые как будто соглашаются, но общее настроение склоняется к тому, чтобы подождать развития событий. Нет, эти люди, выпустив нелегальный номер газеты, исчерпали запас своего мужества. Дальше разговоров дело не пошло, и поздно вечером Бланки возвращается домой.

Но его революционный энтузиазм ищет выхода. Он бросается к столу и пишет. Что это? Будущая речь? Воззвание? Статья? Неважно, события, как уверен Бланки, возможно, потребуют, чтобы и он сказал свое слово. Вот текст, написанный им в ночь с 27-го на 28 июля 1830 года:

«Парижане!

Карл X разорвал Хартию, растоптал законы, уничтожил все свободы. Нет больше типографий! Нет больше газет! Нет больше книг! Нет больше Палаты депутатов! Восстановлен старый режим, Франция, связанная по рукам и ногам, выдана дворянам и попам.

К оружию, граждане! К оружию, чтобы защитить родину, само наше существование! Согласны ли мы стать стадом рабов под кнутом иезуитов? Нет и нет! Лучше умереть!

Но погибнет не народ, а тот, кто хочет его поработить. Подымайтесь! Подымайтесь! Раздавим этих гадов! Пусть возмездие, как молния, поразит врагов».

Неизвестно, была ли эта речь произнесена или напечатана как листовка. Несомненно лишь, что чувства Бланки должны были найти себе выход. Что касается политической программы, то в двух написанных им черновиках ее нет. Не упоминается даже о республике в качестве цели революции, хотя достоверно известно, что Бланки уже стал республиканцем. Начав с оппозиции к Бурбонам и с бонапартизма, пройдя через организацию карбонариев, он уже приблизился к республиканскому идеалу. Однако этот идеал вырисовывался перед ним еще в крайне туманной форме. Тем более что недавний исторический опыт Франции создал вообще очень неопределенное представление о республике, при которой Франция жила па протяжении 12 лет. Была республика якобинской революционной диктатуры, республика реакционного Термидора, продажной Директории, республика

Консульства, оказавшаяся подготовительным этапом к Империи. Бланки не выражает склонности ни к одной из этих республиканских систем; он мечтает о какой-то небывало прекрасной республике обновления. Словом, в это время он очень хорошо знает, чего он решительно не хочет, но еще не представляет себе ясно желанной цели. Он крайне типичен для той восторженной буржуазной молодежи, которая шла на баррикады, вдохновляясь не политической программой, а прекрасной, но неопределенной мечтой об общем счастье...