Знаменитый французский художник Эдгар Дега рассказывал, что, когда он был еще ребенком, мать однажды взяла его с собой навестить подругу, мадам Леба, вдову члена Конвента и монтаньяра, который 9 термидора застрелился, не желая умереть на гильотине. Визит заканчивался, мадам Дега уже стала прощаться, но вдруг внезапно остановилась, взволнованная. Она увидела на стене портреты Робеспьера, Кутона, Сен-Жюста и гневно воскликнула:
— Как! Вы еще храните портреты этих чудовищ?
— Замолчи, Селестина, — пылко откликнулась мадам Леба. — Замолчи! Они святые!
Чудовища или святые? Кем были монтаньяры в действительности? Два века историки занимаются этой тайной…
«Тайны монтаньяров»… О них упоминал Бальзак, обладавший необычайной способностью если не разгадывать, то превращать таинственные истории магическим воображением в сюжеты великолепных романов. Два из них — «Шуаны» и «Темное дело» — прямо связаны с Великой французской революцией. И в других произведениях он часто напоминал о событиях революции, о судьбах ее людей. Без этого, пожалуй, невозможно было бы создать бесподобно верные картины жизни Франции конца XVIII — начала XIX века. Ведь над историей всей Европы еще столетие витал грозный призрак революции. Однако «тайны монтаньяров» так и остались у Бальзака неиспользованной темой.
На первый, поверхностный, взгляд это можно объяснить отсутствием каких-либо тайн. Монтаньяры — самая смелая, передовая группа французских революционеров XVIII века — действовали совершенно открыто, гласно, публично. Они были на виду у народа и много, красноречиво, откровенно говорили о себе сами. Вожди монтаньяров — Жорж Дантон, Максимилиан Робеспьер, Жан-Поль Марат — обладали замечательным ораторским даром.
Но все же в определенном смысле тайны монтаньяров существовали. То были не столько лежащие на поверхности секреты, заговоры или интриги, сколько неразгаданная путаница характеров и стремлений, непредсказуемость сталкивавшихся между собой честолюбий, сложность социальных и политических пружин многих явлений того драматического времени.
И сейчас, спустя 200 лет, эти тайны до конца не раскрыты, хотя ни об одном событии всемирной истории не написано так много, как о Великой французской революции. Ей посвящали свои труды историки. Она привлекала внимание многих выдающихся писателей. О ней часто размышляли профессиональные политические деятели. Обстоятельство весьма знаменательное, ибо объясняет, почему необъятный поток литературы о революции не только не прояснил ее до конца, но даже запутал.
Революция служила и продолжает служить средством политической борьбы, ее опыт используется для идейного оправдания самых неожиданных дел, благо противоречивая, яркая, насыщенная идеями, надеждами и страстями, она давала и дает прецеденты на любой случай.
Может быть, иначе обстоит дело с многочисленными биографическими сочинениями о ее героях? Увы, в них беспристрастия и объективности еще меньше. Причина та же — политические склонности, интересы и предубеждения авторов. Посмертная судьба Робеспьера и Дантона, к примеру, повторяет их реальные прижизненные разногласия — биографы, словно облачаясь в костюмы своих героев, продолжают их борьбу между собой. Одни неизбежно идеализируют Робеспьера, принижая Дантона, другие, подчеркивая величие Дантона, стремятся умалить авторитет Робеспьера.
Однако споры об этих героях революции кажутся легкой перепалкой по сравнению с яростью, кипящей до сих пор из-за Марата. Кто он, исчадие ада или образ божественного откровения? Его истерические заклинания одни считают бредом сумасшедшего, а другие — гениальными пророчествами, сравнимыми лишь с откровениями библейских пророков вроде Исайи. Действительно, сострадание к униженным и оскорбленным сочеталось в нем с бешеной злобой, ненавистью к тиранам и врагам революции. В самом ее начале, когда все наивно радовались осуществлению мечты о свободе и братстве, он первый призвал к террору.
Его ненавидели и боготворили. Шарлотта Корде, вдохновляясь искренними чувствами, пронзила ножом сердце Друга народа. Санкюлоты же, поклонявшиеся ему как Божеству революции, почтили в нем мученика святого дела. По сей день одни объявляют его шарлатаном, другие — несравненным выразителем сути революции.
Только Дантон удостоился персонального памятника в Париже. Но и остальные обрели бессмертие. Возможно, именно благодаря противоречивости суждений о них раскрываются ныне их подлинные черты и своеобразие каждого. Склонные к плюрализму французы создали много интереснейших биографий своих революционных героев.
Что касается наших отечественных авторов, писавших о французских революционерах XVIII века, то над ними тяготеет «злой рок» — укоренившееся убеждение, что представители передового, прогрессивного движения обязательно должны быть идеальными во всех отношениях людьми, вообще не способными совершать какие-либо предосудительные поступки. В результате в изобилии появляются книги о «пламенных революционерах», напоминающие жития святых. В них революцию творят искусственно приукрашенные личности, лишенные слабостей, колебаний, не говоря уже о пороках или преступных склонностях.
