Огонёк в чужом окне - [18]

Бабушка притихла в ванной комнате, даже свет там не зажгла, сидела на батарее, горевала.

Я не знал, что и думать. Разделял тревогу семьи: видно, на самом деле что-то случилось. Вызвался пойти в ближайшее отделение милиции — там помогут. Оставаться дальше в неведении было невыносимо.

Но не успел я подойти к двери, как раздался звонок.

— А я три фильма посмотрела! — беспечно заявила Клавочка. — И пообедала в ресторане. Да не смотрите вы на меня так, днем там обеды недорогие, как в обычных столовках.

Тесть сказал:

— Ну и паршивка же ты, Клавдия! Сейчас возьму ремень, задеру юбку и отвожу! Не посмотрю, что замужняя.

Теща быстро подошла к дочери и хлестнула ее ладонью по щеке. А я только взглядом и смог потребовать объяснения: любое слово застряло бы у меня в горле.

— Терпеть не могу чемоданной возни,— сказала Клавочка, взяла меня за руку и потащила в нашу комнату. — Кутерьма на нервы действует. Ой, Витенькаг, наконец-то мы дождались!.. — Разбежавшись, она прыгнула на кровать, покачалась на сетке. — Вы и без меня хорошо справились.

Без нее справились... Страшный суд.

Бабушка ожила, переходила из комнаты в комнату, радовалась, разговорилась:

— На дворе что делается, а? Морозище такой, а у нас как в печке. Хоть без платка ходи, и дровец не надо. Вода горячая. А я, бывало, каждый свой день начинала с того, что плиту выгребала, в золе вся обпуд-ренная. Потом за дровишками шла, за углем, наберу в ведерко. Пока плитка топится, хорошо, а к утру вымерзает все, из-под одеяла выбираться страшно. А тут...

Она открыла на кухне кран с горячей водой, подставила руку и ойкнула. Я научил ее управляться с двумя кранами. Она подержала ладонь под теплой струей, потом, присев на корточки, потрогала батареи, коснулась паркета, погладила его, спросила недоверчиво:

— Это насовсем нам дали или еще отобрать могут?

— Насовсем.

— Не погонят отсюда, значит?

— Кто ж вас гнать будет? Пропишем, и площадь ваша навсегда. Как собственная.

— Земной рай... А я, дура старая, сомневалась, не хотела сюда никак, упиралась. Старый человек упрям, его надо насильно с места сдвинуть, сам он осторожничает, продешевить боится. Кому без своего угла доживать хочется?

— Вам здесь хорошо будет,— пообещал я.

— Я уж и сама это вижу.

— Закончилась наша с вами война! — засмеялся я.

— Закончилась,— согласилась она, улыбнувшись.

До получения квартиры мы с бабушкой вели себя

как Добчинский и Бобчинский, наперебой уступая раскладушку между двумя кроватями в комнате. Победивший отправлялся спать на кухню: там на двух табуретках устраивали щит, клали на пего матрац, но мне приходилось ноги засовывать в духовку: спать калачиком, как бабушка, я не мог.

За ужином бабушка отодвинула свою тарелку на середину стола, встала, прижала к себе какой-то узелок скрещенными на груди руками, обвела всех радостно-встревоженным взглядом и положила узелок на стол.

— Вот. Берите... На что мне деньги? Угол теплый есть, в куске хлеба вы мне не откажете. А большего мне и не надо. Мебель купите, а то квартирка у нас —■ загляденье, а меблишка худая. Не годится. Берите, дети, берите без всякого стеснения!

Теща резко наклонилась к ее руке, видно, хотела поцеловать, но бабушка спрятала руку под стол, сказала смущенно:

— Что ты, что ты, господь с тобой!

— Спасибо вам, мама,— теща всхлипнула. — Не думала, не гадала. А вы-то как? Надо бы копейку на черный день... Но правда, квартира хорошая, а мебель... Утиль какой-то. Спасибо вам, мама, от души спасибо.

Сын не сказал ни слова: он читал свежую газету и тыкал вилкой в другую газету, исполняющую сегодня роль скатерти.

Теща разволновалась, разрумянилась до самой шеи, гадала, кому в первую очередь купить мебель, то и дело обращалась к бабушке:

— А вы, мама, что скажете?

Бабушка сияла:

— Мне-то что? Сами решайте, вы больше меня в этом разбираетесь, моды там какие-то есть.

Остановились на том, что мебель в первую очередь купят нам: Клавочке и мне то есть.

— К молодым ходить будут, из соседей кто, с работы, пускай не думают, что мы хуже других живем,— пзволнованно рассуждала теща. — Спешить только не будем, походим, выберем, чтоб по цвету, по моде...— Она развязала узелок, слюнявя палец, пересчитала деньги и (‘нова завязала: — Э, тут па все три комнаты хватит. Может, и гарнитур на кухню... И на ковер наскребем...

Мне только оставалось жить да радоваться.

Я и пытался радоваться. Но Клавочкино бегство от чемоданной возни не давало мне покоя. Чем можно объяснить такой странный, даже противоестественный поступок? Сидеть в кино, отдыхать, потом идти в ресторан обедать в то время, когда твои уже немолодые родители штурмуют девятиэтажную крепость с чемоданами, узлами, сумками. Хорошо, что мои друзья помогли перетащить все тяжелое.

Три фильма и обед в ресторане.

Страшный суд...

Глава четвертая НОВОСЕЛЫ

Я лежу рядом с Клавочкой, наши плечи соприкасаются, я чувствую тепло ее тела и знаю: стоит лишь протянуть руку, как она тут же повернется ко мне, обнимет, заговорит. Но если мы заговорим, то снова поссоримся, а такая каждая ссора что-то отщипывает от нашей любви, и она, как шагреневая кожа, уменьшается катастрофически.