Огонь подобный солнцу - [21]

— Что же?

— «Вечный снег», что приходит с вашей земли.

Женщина засмеялась.

— Все чужестранцы только и думают о гашише! — Она убрала тарелку. — Скоро тот, кто тебе нужен, будет здесь.

Наблюдая за дверью, он выпил еще кофе. Комната наполнялась темнокожими людьми в накидках из овчины или грязных шерстяных одеял, их лица были обветрены и в шрамах, черные волосы за спиной заплетены в косички. Через стол к нему наклонился высокий худощавый мужчина.

— Я тот, кого ты ищешь.

— Кофе?

— Хоу.

По тому, как неуклюже он сел, было видно, что он не привык к скамейкам. Хозяйка принесла чашку горячей воды. Коэн размешал кофе в воде и подвинул ему чашку.

— «Вечный снег», — сказал Коэн, — как и многие другие прелести, приходит только с Тибета. — Нагнувшись, мужчина отпил. Коэн подождал, пока он выпрямился, и продолжал: — Я ищу того, у кого он есть.

— В каком количестве?

— Как можно больше.

— В…

Тибетец сделал характерное движение руками, пытаясь найти нужное слово на непали.

— …в обмен на что? — подсказал Коэн.

— Хоу. В обмен на что? — Подняв подбородок, мужчина пристально смотрел на Коэна черными щелками глаз, брови вопросительно изогнулись на лице с плоскими щеками, выступающим носом и ровной прорезью рта.

— Что больше всего ценится в Тибете?

— Это бедная страна… — Руками он попытался помочь себе выразиться.

— Сестренка, — позвал Коэн, — пожалуйста, принеси еще горячей воды для моего гостя. — Он зачерпнул еще кофе. — Но Тибет — храбрая страна.

— Храбрость сама по себе — ничто.

— Без храбрости жизнь — ничто.

— Трудно сражаться против танков и самолетов камнями.

Коэн молчал. Откуда-то из складки своей накидки-одеяла тибетец достал маленькую глиняную трубку и кожаный мешочек. Из мешочка он вытащил комок гашиша, наскреб немного порошка в трубку и положил ее на стол, затем он подошел к печке и вернулся, держа кончиками пальцев маленький уголек, положил его сверху на трубку и предложил ее Коэну.

Сладкий дым с привкусом дерева от уголька и запахом глины от трубки был очень крепким. Затянувшись после Коэна, тибетец наскреб в трубку еще гашиша. Оконце за его плечом искрилось, словно ледяное, как будто множество звездочек взметнувшегося на солнце снега. Коэн видел мужчин с косами на ссутуленных спинах, по их лицам со впалыми щеками было трудно что-либо прочесть. Он чувствовал себя, как первобытный человек, попавший в чужое племя. «Это те, кто убил Алекса. Те, кто убьет меня, как только узнают. Но именно они могут дать мне ключ к разгадке».

— Скоро я еду за океан, — сказал он. — Я бы купил «вечного снега» для своих друзей.

Бронзовые губы тибетца раздвинулись в улыбке:

— Как ты сказал на непали, «в обмен на что»?

Коэн не отвечал. За грязным, грубо сколоченным столом воцарилось многозначительное молчание. Он почувствовал, что, если даже он никогда не заговорит, ничего не изменится. Мухи облепили края его чашки; он безразлично смотрел на них.

— У моих друзей осталось много оружия с войны во Вьетнаме.

— Я не знаю об этой войне. Она еще идет сейчас?

— Она закончилась.

— Значит, твои друзья победили?

— Хуэна.

— Откуда же у них оружие, если они проиграли эту войну?

— Там было много оружия.

— Значит, оно плохое.

— Война была проиграна не из-за оружия. Большая страна напала на маленькую, но храбрую страну, как Китай на Тибет.

Тибетец недоверчиво махнул рукой, вспугнув со стола мух.

— Слишком уж у тебя все просто.

Коэн смотрел, как мухи снова рассаживались на столе.

— Но это правда.

— Ты хочешь взять «вечный снег» за океан в обмен на оружие?

— Хоу.

— У горного можжевельника много листьев. — Тибетец повертел свою чашку, его болезненно-тонкие ногти были в пятнах смолы. — Я только листик на дереве можжевельника в Гималаях. А не само дерево. А дерево — еще не гора. — Встав, он поправил на поясе длинный нож. — Вскоре я приду сюда, в «Глоб».

— Завтра слишком поздно.

— Вы, чужестранцы, не понимаете, что такое время.

— Нам надо договориться сейчас.

— Я буду говорить теперь с можжевельником. На нашем языке его имя означает «Бессмертный». Хочешь знать почему?

— Нет.

— Он был еще мальчиком, когда китайцы перерезали ему горло на Гунтхангле, на перевале Хай Плейнз. Но его кровь осталась в нем. Еще два раза его пытались убить пулями. Тем не менее он жив, а те, кто был против него, мертвы. С ним лучше быть откровенным.

— Не бойся.

— Бояться надо не мне, а тебе. — Тибетец шагнул за дверь, отодвинув шкуру и впустив в хижину солнечный свет и городской шум.

Коэн расплатился и, осторожно выглянув, внимательно осмотрел улицу. В многоголосой и разношерстной толпе он не заметил ничего подозрительного. Его внимание привлек резной балкон над расположенным по соседству магазинчиком; он заплатил хозяину десять рупий, чтобы тот пустил его посидеть там на теплом солнце, откуда он мог наблюдать за улицей, оставаясь незамеченным. «Да, если бы мы остались в Париже, Сильвия была бы жива. И Алекс, и Гоутин. Почему мне всегда чего-то не хватает?» Он положил голову на руки и вскоре задремал, то и дело просыпаясь, чтобы взглянуть на улицу.

Послышались шаги, и рядом с ним кто-то остановился. Он увидел кожаные ботинки, отделанные голубыми бусинами, выше — потертые джинсы, на поясе висел нож с костяной рукояткой. На кожаную рубашку спускались длинные косы с вплетенными в них разноцветными ленточками и украшенные бусинками. Сверху, в ореоле неба, на него смотрело хищное лицо.