Огонь Черных лилий - [51]

— Он первый открыл огонь, — пискнул Игла.

И снова покосился на бесстрастного Ясмина. Но хладнокровный атлант даже бровью не повел, напоминая собой задумчивость мрамора, схваченного в статую.

— Надо было плохо знать Феникса, чтобы предположить, что он останется в стороне и отступит от своего решения, — едко прошипел Опиум.

— Что с той девушкой? — неожиданно поинтересовался Цербер.

Игла потупил голову, выдавая свою осведомленность.

— Так, что? — голос Цербера потревожил тишину, воцарившуюся от паузы.

— Ушла…убежала, — ответил, наконец, глава информационного отдела.

— Куда?

— В зону отчуждения…

— Ясно.

— Она уезжала…

— Мне не интересно, как она ушла, и кто ей помогал, — грубо перебил Цербер, — Главное, чтобы она не болтала.

— Не будет, — Ясмин разбил границу своего молчания.

Цербер с интересом глянул на своего товарища по совету, и, кивнув, сказал:

— Значит, все в порядке.

— Что будем делать с газетами…, - Опиум покрутил в руках трубку, что означало его полное замешательство.

— Я слушаю ваши предложения, — Цербер откинулся в кресле.

— Сказать правду. Винсент нарушил закон, и пусть народ это знает, — Император усмехнулся, бросая торжествующий взгляд на Ясмина.

— Ты уже сказал репортерам, — протянул Опиум, — Вот теперь думаем, что нам с этим делать.

— Вы просто хотите, как обычно, отмазать Винсента. Но если разобраться, он получил по заслугам. Сколько можно было провоцировать систему?! То водителя застрелит, то шпионку возжелает, — Император специально ударил голосом последнее слово, — В конце концов, он никогда не уважал наших правил…

— И мы избавились от него, — закончил предложение Цербер. Неожиданно его глаза стали приглушенно обиженными, и он нервно засмеялся.

— Мигрень сводит людей с ума, — заключил Игла.

— Придурки, — выпалил Цербер, — Мы сами так усиленно создавали Фениксу репутацию лучшего из детей революции, что… — он снова засмеялся, — Да почему создавали? Он таким был. Народ продолжал его уважать, даже, теряя к нам доверие, Винсента любили. Напомнить какой пожар разгорелся в нищенском районе, где действуют подпольные церкви? Напомнить? Какой-то мальчишка прославлял Феникса, чуть ли не как божество, утверждая, что тот, мол, спас его мать от болезни, дав как раз нужную сумму денег на лечение…

— И что? Легенд много ходит, — буркнул Император.

— Только про тебя их что-то не слагают.

— Почему легенда? — удивился Игла, — Это правда. Ну, конечно, все было не так, как ты слышал, Цербер. Знаете, я давно заметил, Винсенту всегда патологически везло. Вот и в истории с деньгами так совпало… Феникс по своим каким-то причинам дал малышу 100 тугриков. Кто ж знал, что у того болеет мать и ей необходима на лечение сумма именно в 100 тугриков. А еще, мальчишка происходил из уважаемого в подполье рода церковников… Никто и помыслить такого не мог.

— Тем более, тем более, — задумчиво повторил Цербер, — В этом весь Феникс… Он никогда не думал о последствиях. И вы хотите сделать из него мученика?

— В плане? — Император с Иглой одновременно не поняли.

— Не секрет, что доверие к нам падает, — тихо посмеиваясь, отозвался Опиум, — Феникс со своей непосредственностью отличался от других представителей системы. Он недавно пустился в прогулку по улицам… Здоровался за руки с людьми, да чуть ли не целовался… Странное поведение для генерала, слишком простое и приближенное к улицам…

Цербер перебил:

— Скажем правду, и люди увидят в нем нового мученика, погибшего за справедливость, кинув вызов системе. Учитывая его репутацию, заработанную во время революции, мертвый Винсент легко сможет стать искрой для нового пожара, но пожара направленного уже против нас.

Цербер победно откинулся в кресле.

Все молчали.

В гнетущей тишине, казалось, можно было услышать, как неохотно переворачиваются мысли в головах сильнейших умов Черных Лилий.

— Что ты предлагаешь? — наконец, спросил Игла, ставший за одно мгновение серьезным и несколько разочарованным.

— Самое разумное, — Цербер ухмыльнулся, — Будем настаивать на том, что Винсент погиб в аварии. Отдадим ему все почести и воздвигнем мемориал в его честь.

— Так, как он и заслужил! — буркнул Опиум.

— Газетчиков, что написали про стрельбу, посадим, обвинив в клевете на светлую память великого человека, — продолжал Цербер.

— Похоже, так, и правда, будет лучше, — равнодушно произнес Император.

Игла поперхнулся и выпучил на сотоварища удивленные глаза. Однако под пристальным взглядом Цербера он снова пришел в себя и, натянуто улыбнувшись, проговорил:

— Да, все верно…

— Вот и хорошо, — ледяной голос Ясмина заставил всех вздрогнуть.

Главнокомандующий поднялся, пятна крови на его форме смотрелись особенно зловеще и печально в лучах новорожденного солнца первого весеннего дня.

— Я все услышал, — продолжал Ясмин, — Меня устраивает. Сложно придется тебе, Цербер… Желаю удачи. А мне пора, у меня срочные дела.

— Ясмин, — окликнул Цербер и нервно дрожащей рукой поправил свой воротник.

Главнокомандующий обернулся.

— Что, правда, такая любовь? — хриплым голосом проговорил Цербер.

— Да, — твердо ответил Ясмин и, не медля ни секунды, вышел из кабинета.

— Что он имел в виду? — сорвалось с губ Императора.