Огни Юга - [17]

Уже выходя из квартиры, она заметила конверт, подсунутый под дверь. Почерк был неуклюжий, корявый, словно писал ребенок.

— Это еще что такое? — сказала она скорее самой себе, чем кому-то еще.

Письмо было адресовано Саванне и доставлено не по почте. Алекса вошла в комнату Саванны и протянула ей конверт.

— Похоже, ты получаешь любовные записки от очень маленьких ребятишек, — поддразнила ее Алекса и хотела было выйти из комнаты, но Саванна, вскрыв конверт, озадаченно смотрела на содержимое. Письмо было распечатано на компьютере. Если его написал ребенок, то такой, у которого был компьютер, хотя в наши дни у многих детей имелись компьютеры.

Саванна слегка нервничала, передавая конверт матери, но не сказала ни слова. В письме говорилось:

«Я люблю тебя и хочу твое тело».

— Ну, это, конечно, многое объясняет. Тебе не приходит в голову, кто мог его написать? — сказала Алекса. Письмо было без подписи, и Саванна покачала головой.

— В этом есть что-то зловещее, мама. Жуткое. Что-то вроде Любопытного Тома.

— Или тайного поклонника. Может быть, это кто-то из жильцов нашего дома, потому что прислано оно не по почте? Будь осторожна, когда входишь в дом или выходишь, не поднимайся в лифте одна с незнакомым человеком. — Все это было из серии полезных советов.

— Зачем кому-то потребовалось писать мне подобные глупости?

— Потому что в мире полно психически ненормальных людей, а ты очень хорошенькая девочка. Просто будь осторожна, не делай глупостей, и все будет в порядке, — повторила Алекса и спустилась вниз, чтобы отправить заявления в колледжи. Она не хотела признаваться дочери, что ее это тоже неприятно удивило. Она вспомнила, что мать призывала ее быть особенно осторожной, пока слушается дело Квентина, и напоминала, что у таких, как он, наверняка имеются дружки на воле, хотя сами они сидят за решеткой. Правда, Квентин не походил на человека, у которого много друзей или вообще есть друзья в Нью-Йорке. В тюрьме его сокамерники говорили следователю, что Квентин — волк-одиночка.

Алекса спросила консьержа, приносил ли кто-нибудь адресованное им письмо, и тот ответил отрицательно. Интересно, каким же образом доставили письмо Саванне? И что еще важнее, кто и зачем мог написать подобное письмо ей? Она постаралась не слишком расстраиваться и снова поднялась по лестнице, но вынуждена была признать, что это ее обеспокоило. Алекса положила письмо в пластиковый пакет.

Саванна снова заговорила о письме, когда они ужинали, заказав еду в китайском ресторане.

— Я снова подумала об этом письме, мама. Мне становится как-то жутко, потому что такое едва ли мог написать ребенок, пусть даже надпись на конверте выглядит по-детски. Дети просто не пишут такие вещи.

— Возможно, ребенок с очень сильно подавленной психикой и мог бы так написать. Какой-нибудь мальчишка, который восхищается тобой на расстоянии, изменил свой почерк, чтобы ты не смогла догадаться, что это сделал он. Не думаю, что это заслуживает большого внимания. Но тебе все равно надо быть осторожнее, хотя никакой угрозы я в этом не вижу, — сказала Алекса с деланным безразличием.

— Я и сама понимаю это, — сказала Саванна. — Но все равно как-то не по себе.

— Да. Мне тоже. И, откровенно говоря, это даже немного оскорбительно. Ведь я тоже живу здесь, а никто в меня не влюбляется и не говорит, что хочет мое тело. — Саванна рассмеялась, но, по правде говоря, Алексе особенно не нравилось то, что анонимный воздыхатель написал подобную записку Саванне. Это ее беспокоило больше, чем она хотела показать.

Не сказав ни слова дочери, Алекса сунула пластиковый пакет с письмом в сумку, а на следующий день отнесла его в судебно-медицинскую лабораторию. Там дежурил ее любимый лаборант Джейсон, молодой азиат, который всегда быстро выдавал результаты анализов и объяснял мельчайшие подробности.

— Кто это написал? — прямо спросила она, и он рассмеялся, когда она протянула ему пакет с конвертом внутри.

— Хотите знать цвет волос и размер обуви? Или какой фирмы его джинсы?

— Я хочу узнать, мужчина это, женщина или ребенок. — Она боялась, что это написано не томящимся от любви подростком и даже не каким-нибудь грязным стариканом. Что-то подсказывало ей — это написано с целью заставить ее нервничать и что это достигло своей цели.

Прищурившись, лаборант надел резиновые перчатки, осторожно извлек конверт из пластикового пакета и осмотрел его. Потом улыбнулся.

— Дайте мне немного времени. Нужно кое-что закончить, иначе парни из отдела по наркотикам меня убьют. Я позвоню вам через час. Думаю, вы захотите также, чтобы я проверил отпечатки пальцев? — сказал он.

Алекса кивнула.

— Спасибо. — Она улыбнулась и поднялась в свой кабинет. Как и обещал, он позвонил ей в течение часа.

— О'кей, слушайте результаты, — как всегда по-деловому сказал Джейсон. — Это взрослый мужчина с устойчивым почерком, вероятно, в возрасте от двадцати до тридцати лет. Американец. Возможно, закончил католическую школу, так что, может быть, он священник, — фыркнул Джейсон.

— Забавно.

— Почерк умышленно изменен, чтобы выглядел как почерк ребенка, но это писал не ребенок. К тому же на бумаге нет отпечатков пальцев. Должно быть, писавший надевал резиновые перчатки. Грозит расправой? — поинтересовался Джейсон. Письма с угрозами были обычным делом. Угрожали копам, помощникам окружного прокурора и даже общественным защитникам. Заключенные злились на адвокатов и судей, а также на тех, кто производил задержание. Это было частью их работы.