Огни Новороссийска - [16]

Никто из них не спрашивал — далеко ли еще идти. Но, глядя в упрямые, выдубленные ветром и солнцем лица, было ясно, что, если нужно, они пойдут за Днепр, потребуется — побредут за Волгу, развалятся башмаки— зашлепают босиком, хлынут осенние дожди — пойдут под дождем, ударят морозы — будут идти по морозу, лишь бы спасти порученное им народное добро.

Можно позавидовать мужеству этих женщин.

Погонщицы не успевают доить всех коров, но все же выносят красноармейцам на дорогу полные подойники молока. Красноармейцы пьют, шутят и улыбаются. Кружка парного молока, поднесенная молодой женщиной, поднимает настроение, веселит солдатское сердце. Красноармейцы чокаются друг с другом эмалированными кружками и пьют густое молоко, как пиво.

Видя, что по всем дорогам уходит добыча, фашистские летчики бросают в стада бомбы, обстреливают из пулеметов, но не могут остановить живой и шумный поток.

Наша машина стояла три часа на переправе через реку. Войска были остановлены, и по понтонному качающемуся мосту прошло десять тысяч овец.

Левобережная Украина убрала хлеб. На правой стороне Днепра многие районы тоже покончили с уборкой, а там, где не успели, хлеб сожгли. Черные столбы дыма стоят над полями.

Выехали к Тульчину. Деревянный городок пылал. Над горящими хатами медленно кружили длинноногие аисты. С риском сжечь машину шофер решил проскочить по главной улице на другую сторону шоссе.

Город был брошен войсками и жителями, и среди треска искр раздавалось лишь жалобное мяуканье кошек. Почему-то вспомнились слова Сергея Есенина: «Ах, как много на свете кошек».

Точно в подтверждение этих слов, на перекрестке двух улиц дорогу перебежала черная кошка. Шофер Куриленко резко затормозил машину.

— Убейте, дальше не поеду…

— Ты что, с ума сошел?

Пока мы препирались, к нам подбежала молодая еврейка с распущенными рыжими волосами. На руках у нее лежал младенец, две лохматые девочки держались за подол ее драной юбки.

— Садитесь в машину, — крикнул я, посадив девочек в кузов грузовика.

— Ой корыто, мое корыто! — запричитала женщина.

— Какое такое корыто? — стиснув зубы, бормотнул Куриленко. — Ну его к черту… Дорога каждая минута.

— А в чем я буду детей купать? — заупрямилась женщина, порываясь кинуться в горящий дом.

Куриленко побежал вместе с ней и вынес из дома оцинкованное корыто.

Задыхаясь от дыма, помчались дальше. Несколько пылающих головней свалились в машину. Мимо мелькали обугленные яблоневые сады.

В поисках бензина заехали в опустевший колхоз. Женщины несколько дней назад угнали на восток весь колхозный скот. На длинных арбах уехали с ними дети.

Председатель колхоза — однорукий старик лет шестидесяти сказал:

— Бензин у меня есть, но на поджог хлебов… Все уехали, осталось нас здесь три поджигателя — я да два хлопца. Читал мабуть приказ — при подходе фашистов палить хлеб на корню.

— Немцы в двадцати верстах отсюда.

— Под вечер все пустим дымом, весь труд наш и состояние, щоб ничего не досталось супостату.

Высокий волнующийся хлеб облили бензином и подожгли. Заполыхал он жарко, будто огромная мартеновская печь.

Не чувствуя нестерпимого жара, обливаясь крупными каплями пота, председатель долго стоял у дороги, рассматривая птиц, мечущихся над огненным морем.

— Поехали, дед, с нами, — Куриленко тронул за плечо старика.

— Никуда я отсюда не тронусь. Тут моя родина, а работать на чужаков не стану, гордость не дозволяет… Одной рукой тоже не настреляешь, — зло сказал председатель, шагнув к пылавшей пшенице, будто собираясь кинуться в огонь, как в воду.

Хлопцы влезли в кузов грузовика. Километров через пять один из них сказал:

— Вин у нас такий голова, железный… Спалит себя живьем. Не хотел при нас кидаться в огонь.

Колхозники выносят на дорогу хлеб, молоко, мед и фрукты, провожая колонны отходящих войск долгим, укоризненным взглядом. На деревянных срубах колодцев стоят ведра с водой, накрытые капустными листами.

К вечеру наш грузовик, на котором ехали я, Лиф- шиц третий, украинские писатели Григорий Скульский и Евгений Адельгейм, приехал в штаб корпуса, ведущего оборонительные бои.

Как и раньше, мы разбились на две группы. Я и Адельгейм уехали в дивизию, где комиссаром Степан Михайлович Куранов, уроженец города Ростова. Остальные корреспонденты на нашем грузовике отправились в соседнюю дивизию.

Противник обстреливал из минометов село, в котором находился штаб. Над селом летал самолет-корректировщик, но наша артиллерия молчала, чтобы наблюдатель не мог высмотреть огневые точки.

Фашисты недостаточно подготовлены для ведения боя ночью и избегают ночных столкновений. В десять часов вечера отбой — фашисты прекращают наступление и ложатся спать.

В темноте дивизия оторвалась от противника и в полном порядке перебазировалась в район Гранова — Тышковки — Мыткова. Отсюда она должна наступать на Гайсин.

Дивизия была танковой, но растеряла свои боевые машины на полях Украины и сейчас дралась, как стрелковая часть. Большинство машин погибло из-за недостатка горючего. Авиация противника бомбила склады с бензином и соляркой на всем пути отхода Красной Армии. Когда выгорали последние литры горючего, экипажи закапывали танки в землю и стояли в них насмерть, до последнего снаряда.