Огнепоклонники - [36]

В оставшееся время она изготовляла пояса — кусти. Пряла белоснежную шерсть в семьдесят две нити, ткала из них узкую длинную полоску, которая потом сшивалась по краю, выворачивалась налицо, стиралась — и не просто, а с молитвой. Кусти, тщательно сделанные руками Путли, славились не только по всему Лахору, но и в Карачи тоже.

Это были счастливейшие минуты в жизни Путли — когда одного за другим ее детей посвящали в зороастризм на ритуальной церемонии навджате. После обряда, облаченные в одежды настоящих парсов — безрукавку-судре, подпоясанную кусти, — они были готовы приступить к служению богу Жизни и Мудрости.

Свобода выбора веры есть основа учения Зороастра. Дитя, рожденное в зороастрийском браке, не считается зороастрийцем до совершения обряда навджате. В Гатах сказано:

«Склони ухо свое к Великим Истинам. Пусть всякий человек сам за себя, просветившимся разумом изберет себе веру».

Свобода зороастрийца касается и различия между добром и злом, ибо оба есть качества бога. Зло необходимо существует, чтобы могло торжествовать добро. Однако понимание зла относительно, оно зависит от степени отдаленности человеческого разума от бога, от того, насколько продвинулся человек на пути Аши — Вечного Знания, великого вселенского закона.

Путли села за стол напротив Фредди и, дождавшись, когда он допьет первую чашку чая, задала вопрос:

— Что происходит с Язди? По-моему, он был сегодня у тебя в конторе, а вернулся весь красный, возбужденный. Заперся в своей комнате и никому не открывает. Не могу понять, что с ним, — ты не накричал на него?

— Я его ударил.

— Ох! — выдохнула Путли.

— Идиот желает жениться на англо-индийке.

Лицо Путли приняло пепельный оттенок. Больше она ничего не спрашивала. Зная, что Фредди вечером не будет дома, она велела принести ему свежего чая, рассказала о домашних делах, выложила очередную порцию жалоб на прислугу. Когда Путли решила, что Фредди достаточно отвлекся, она осторожно заметила:

— Правильно сделал, что ударил Язди, хотя едва ли так можно наставить его на путь истинный. Лучше бы вы с ним как следует поговорили.

— Это я и собираюсь сделать, — согласился Фредди, деликатно окуная краешек печенья в чай. — Дай только поесть спокойно.

— Это я! — объявил Фредди, постучавшись в дверь комнаты Язди.

Дети были приучены слушаться родителей — больше из любви и уважения к ним, чем из страха. Так их воспитали. Правда, с матерью дети иной раз спорили, но с отцом — никогда.

Язди немедленно отпер дверь. Его подвижное лицо было угрюмо, веки и губы распухли. Он явно плакал.

Фредди испытал острую жалость к сыну. Он обнял его за узкие плечи, поцеловал припухшие глаза и почти отнес на кровать. Севши рядом и не отпуская сына, Фредди осторожно начал разговор. Очень скоро он узнал все.

Язди был единственным в семье, кто учился в школе, куда брали и девочек тоже. Путли опасалась, что Язди, с детства болезненный и впечатлительный, не сможет найти общий язык с мальчишечьей ордой в школе Святого Антония. Она сначала собиралась перевести Язди в мужскую школу, когда тот подрастет, но потом убедила Фредди оставить его в смешанной.

Мягкость Язди и безупречность манер сделали его любимцем учителей. В классе он охотней дружил с девочками, чем с мальчиками.

Рози Уотсон училась вместе с Язди с подготовительного класса. Рози росла ужасающе тощей, необщительной, сумрачной, и только год назад Язди немного сблизился с ней. Была в ней загадочная, трагическая замкнутость, которая взывала к добросердечию Язди. Друзей у Рози не было. Иногда на переменах с ней заговаривали старшеклассники. Рози вела себя с ними независимо, держалась гордо в отличие от хихикающих девчонок из их класса. Поведение Рози заинтересовало Язди: Рози казалась посвященной в какие-то невеселые взрослые дела, и эта взрослость придавала женственности ее хрупкой фигурке, а красивое личико превращала в неулыбчивую маску.

Язди добивался расположения Рози всевозможными мелкими знаками внимания и дружбы. Он отошел от прежней компании, стараясь проникнуть в замкнутый мир ее одиночества.

В классе он пересел к Рози и даже выражением лица старался соответствовать ее холодноватой безучастности. На переменах он прохаживался с ней, угощал ее своими бутербродами. И понемногу Рози начала оттаивать, отзываться на дружелюбие Язди, посвящать его в свои горькие, злые секреты. Рози рассказала о своей гнусной мачехе, о сварливых братьях и сестрах. Каждый день он выслушивал новую историю о ее домашних мучениях, и ему казалось, что он впервые соприкасается со скорбностью жизни. Душа Язди исполнилась сострадания — Рози жила в мире нужды и лишений, о котором он прежде и не подозревал.

Однако месяц назад их отношения существенно переменились. Рози четыре дня не ходила в школу, а потом появилась с черными кругами под глазами, припухшим лицом, смертельную бледность которого оттеняли тяжелые длинные пряди прямых волос.

На большой перемене Язди и Рози поговорили в своем излюбленном убежище, в тенистом уголке за школьной часовней, укрытом от глаз живой изгородью. Рози со слезами исповедалась ему. Теперь над ней издевалась не только мачеха, но и родной отец. Они привязали ее к кровати, не давали ни есть, ни пить и приводили в комнату разных мужчин. Язди решил, что мужчин приводили, чтоб еще сильней унизить Рози. В суть ее проступка, повлекшего за собой такое наказание, он не вникал: ревнивая ненависть и злобность мачехи делали любую провинность Рози мелкой и незначительной.