Огненный азимут - [7]

— Вы серьезно хотели бы воевать на передовой?

— Я тогда не шутила. Но мне приказали быть в лазаре­те, и я подчинилась.

— Так, понятно, — полковник прошелся по хате. — А если вам предложат нечто иное, еще более трудное, вы согласитесь?

— Безусловно...

Полковник остановился перед Людмилой.

— Вам придется остаться в тылу врага. Без глубокой разведки армия побеждать не может. Поживите в своих Высочанах, потом поступите на работу к немцам. Ну, а кон­кретно с вами будут говорить... Вы что — против?..

— Просто все очень неожиданно. Я даже не попроща­лась со своими.

— И очень хорошо. Мы должны вас подготовить к работе как следует.

— Благодари? вас, товарищ полковник. Я постараюсь...

В ту ночь Людмила долго не могла уснуть. На чердаке, где ее поместили, все еще было душно. Пахло смолой от новой крыши из сосновой дранки. Где-то под стрехою в гнез­дах сонно чирикали воробьи, а с улицы долетал гомон, цо­канье подков и натужный скрип колес.

Все произошло нежданно-негаданно и не совсем так, как когда-то думалось. Там, у полковника, она сказала, что постарается, и, значит, согласилась стать разведчицей. Но мечтала она о другом. Об открытых боях на тачанке, о са­молетах-истребителях, о рейдах по тылам врага — обо всем том, что видела в кино, читала в книгах и газетах. Ее сму­тили слова полковника: "Потом поступите на работу к нем­цам". Как же это так, пойти на работу к врагу? В книгах о таком не писали. Там все было наоборот: враги подло использовали нашу притупленную бдительность, устраива­лись на, работу и шпионили, Так это же враги!.. А мы совет­ские люди.

Людмила старалась найти пример из книг или из кино­фильмов, который помог бы ей оправдать свое поступление к немцам на работу. Однако напряженная память подсо­вывала иных героев, иные поступки, смелые, независимые, которые никак не подходили к ее будущей работе. Ей при­дется лгать, притворяться, скрывать свои сокровенные мыс­ли, изменять себе, своим чувствам, всему святому, чем она гордилась, во что верила, чем жила.

Будущее казалось ей таким непроглядным, как и эта тьма на чердаке, Людмила испугалась и подумала: "Завтра откажусь. Пусть посылают в обычную разведку, только не к немцам на работу".

Решение было твердое, и Людмила постаралась уснуть. Кажется, она задремала, потому что очнулась от чьего-то голоса и услышала лишь конец фразы: — ...ну его, а мы рисковали.

Кто-то другой зло и раздраженно проговорил:

— Сволочь... Гитлеровский выкормыш. Попал бы он в мои руки, сказал бы...

— Э-эх, чудак. Что он скажет, если так воспитан. Гово­рит, рад умереть за фюрера, а ты...

— Кто разрешил курить? — оборвал их разговор чей-то начальнический голос.

— Мы ведь курим в кулак.

— Все равно нельзя. Демаскируете...

Там, внизу, сразу стало тихо. Людмила, лежа на спине, смотрела в черноту, густую и вязкую, как патока.

"Нет, отказаться уже нельзя,— подумала она.— Дала согласие, а теперь назад. Стыдно. Да и чего я испугалась? Это ведь все равно что в подполье работать. А на работу к ним можно и не идти".

4

Отто Витинг ехал в открытой машине, которую вел бело­брысый коренастый шофер. Дорога чуть курилась, за ма­шиной стлался легкий беловатый шлейф пыли, который относило на зеленые поля.

Витинг сидел на заднем сиденье, поглядывая, как на вет­ровом стекле, перед лицом шофера, раскачивается, подска­кивает на резиновой ниточке Санта-Клаус — потешный краснолицый гномик. Санта-Клаус приносит счастье — так говорят люди, и Витинг радовался этой примете. Его увле­кала и быстрая езда, и прозрачные, пронизанные солнцем дали, и что-то еще, что должно было встретить его в конце этого путешествия.

Война с Россией, которую тайно ожидали, о которой говорили в штабах, на некоторое время ошеломила его. Так бывает, когда прыгнешь в холодную воду.

Нет, он, Витинг, как и положено солдату и члену на­ционал-социалистской партии, ни минуты не сомневался, что война принесет победу — фюрер все рассчитал. И все же страшила эта загадочная, огромная, как океан, красная Россия.

Теперь, когда германские войска победно идут по вра­жеской земле, Витинг хотел бы забыть о своих первых чув­ствах. И все же лучше, что он не там, где грохочут пушки.

Понятно, он, Витинг, с радостью отдал бы свою жизнь во имя великой Германии, но не одни только солдаты ре­шают судьбу войн: он гордился и радовался, что ему дове­рили миссию, которая всегда увлекала его, — обживать за­воеванные земли,

Небольшой городок, пустынный и чистый, словно его специально убрали в честь приезда Отто Витинга, купался в солнечных лучах. Редкие прохожие с любопытством смот­рели на шикарную штабную машину, и это наполняло Витинга гордостью и за себя и ва свой фатерлянд.

Перед штабом машина остановилась. Шофер открыл дверцу, и сразу же появился дежурный.

— Вас ждут,— сказал он.— Второй этаж, по коридору направо, пятая дверь. Генерал Зимеринг.

Отто Витинг поблагодарил. Сохраняя военную выправку, он пошел по дорожке, посыпанной свежим желтым песком. Перед крыльцом на миг остановился, снял фуражку, тща­тельно вытер платком широкий лоб, шею и только потом нырнул в мрачноватый вестибюль.

Генерал Зимеринг встретил его радушно, стоя посреди длинной комнаты с наглухо закрытыми окнами. Витинг по­здоровался, как и положено, по субординации. Дружба дружбой, а дисциплина прежде всего! Зимеринг, кажется, оценил это. Ради приличия спросил о фрау Витинг. (Слава богу, все хорошо, хотя, понятно, беспокоится.) Потом, не­слышно ступая длинными ногами в сапогах на высоких каблуках, подошел к столу, жестом предложил Витингу сесть.