Огненные зори - [70]

САНИТАРКА

Для нас, шестнадцатилетних девушек, он обладал всеми прекрасными качествами, какие должны быть присущи хорошему товарищу. Он был смел, разоблачал сельских богатеев и в глаза говорил им, что приближается конец их мироедству. Он был неуловим: полиция гонялась за ним в одном месте, а он появлялся в другом. В села он приходил ночью. Обошел весь край. Люди любили его и помогали ему, зная, что ради них он отказался от личного счастья. Счастье он видел в борьбе. Он знал, что такое нужда. Выросший в бедности, говорил, что без ученья не справиться с нищетой, а поэтому, невзирая на трудности, все же закончил школу. Он был моим учителем и всегда для меня им останется.

Он рассказывал, как на фронте вел пропагандистскую работу среди солдат, как раздавал им вместо учебников газету «Работнически вестник». В его батальоне не было ни одного человека без такого «учебника». Газеты эти ему приносил курьер: в его сумке их всегда было больше, чем служебной почты. Под сиденьем в его повозке было много такой литературы. И своих солдат он спрашивал по материалам из газет: «Вы читали то-то и то-то?» Те отвечали и как бы переходили из класса в класс, пока этому «учению» не пришел конец — его батальон восстал против властей. Солдаты требовали свергнуть царя. Бросив винтовки, они разошлись по домам. Но и там ни они, ни он не успокоились.

В мирное время мой учитель показал себя еще лучшим организатором. Нас, шестнадцатилетних девчат и парней в красных рубашках, он привлек в комсомол, учил бороться за новую жизнь. Получив от него оружие, мы поклялись победить. Он словам предпочитал действие и научил нас, комсомольцев, стрелять. Ночью выводил нас в горы, раздавал оружие, и при свете луны мы целились в деревья, как во врага. Он был нашим командиром, товарищем и другом. А я втайне любила его. Он был на десять лет старше меня, участвовал в войне, видел в глаза смерть. Я же только делала в жизни первые шаги и смотрела на него влюбленными глазами юной девушки. Я была готова сделать все, что он скажет. Вначале смущалась. Мне было стыдно за себя: как могла я, в сущности, еще ребенок, влюбиться в учителя! Я прогоняла эту мысль, бранила себя, но чувство не проходило. Когда он собирал нас, я слушала его как зачарованная. Мне очень хотелось приблизить то время, когда он поведет нас в бой и наступит царство свободы. О дальнейшем я не думала.

Так любили нашего командира мы, шестнадцатилетние девчата. И не только мы, но и ребята. Я узнала это от Замфира, его шурина, с которым училась в гимназии. Мы отдали ему наши сердца, посвятив себя борьбе до победы, и ждали только дня, когда сможем принести себя в жертву. Мы не боялись смерти, потому что знали, если кто-нибудь из нас погибнет, другие, оставшиеся в живых, будут праздновать победу. И не забудут павших товарищей.

И вот желанный час настал. Я никогда не забуду эту ночь. Загремели выстрелы, и над селом, как знамя, взметнулся огромный костер. Меня уже никто не мог удержать. Мать бросилась за мной:

— Сумасшедший ребенок! Куда? Вернись!

Точно так же погнались и за Замфиром:

— Куда тебя несет, парень? Вернись!

Его отец побежал за ним, мой — за мной, но вместо того чтобы вернуть нас, они сами присоединились к повстанцам. Наш молодежный отряд развернул свое знамя. Несли его мы с Замфиром. В бой шли с песнями. Перед нами на коне, как когда-то Бенковский[18], ехал командир. Мне казалось, что история повторяется. Он был Бенковским, а мы — его крылатая дружина.

Когда мы заняли город, нашему Лопушанскому отряду, как самому сильному, было поручено встретить врага у Криводола. Я изъявила желание пойти с отрядом. Командир сказал:

— Здесь твой путь кончается. Ты еще маленькая. Сейчас начнется страшный бой. Пойдут только самые испытанные и храбрые.

Но им не удалось вернуть меня. Я считала себя одной из самых храбрых.

— Но ведь тебя могут убить! — сказал командир.

Я посмотрела на него и заплакала.

— Ведь вы же сами говорили, что не надо бояться смерти!

— Да, но когда это оправдано.

— А разве гибель в бою не есть оправдание?

Он грустно улыбнулся, но не отступил. И по тому, как он погладил мою голову, я поняла, что он любит меня и жалеет. Я еще настойчивее стала просить взять меня с собой.

— Ты останешься здесь, в больнице, как санитарка.

— А почему мне не быть санитаркой там, с вами, в нашем отряде?

— Предстоят тяжелые бои. Мы, мужчины, уже были на войне, а тебе надо быть подальше от этого ужаса.

— А почему идет Замфир?

— Замфир — парень. Ему уже пора стать бойцом.

Командир построил отряд и во главе его зашагал к Криводолу. Этот человек думал о каждом — где его место, где он принесет больше пользы. Определил и мое место. Только одного не знал он: что я была влюблена в него и в революцию. Он был для меня олицетворением революции. И раз уж я пошла за ним, остановиться не могла. Это было бы равноценно отказу от участия в революции.

Колонна повстанцев вскоре скрылась за Пыстриной. И никто из них не мог допустить мысли, что вслед за ними идет девушка. Идет и спрашивает у всех:

— Куда ушел отряд?

— К Стубелу.

Я пришла в Стубел и сразу отправилась в общинное управление.