Огненные зори - [69]

— Нет, не точно. Вот, возьми кусок поменьше!

— Не хитри! Повезло человеку! — кричали люди, наступая на хозяина.

Продавец не сдавался. И верно — если отдаст самый большой приз, ничего не заработает! Прогорит.

— А ну, дай лукум, — Ченгел протянул руку и, хотя хозяин отстранял ее, все же выхватил приз и отдал его детям. Хозяину тира деваться некуда.

— Вот везет же! — с легкой завистью проводила Ченгела толпа.

Когда бы ни стрелял Ченгел, всегда бил без промаха. У тира, когда стрелял Ченгел, всегда собирались толпы любопытных. Многие хотели посмотреть на меткого стрелка.

— Ну и рука же у тебя, парень!

— Куда теперь стрелять? — спрашивал Ченгел, с чувством превосходства расправляя плечи.

Но сейчас речь шла не о завоевании приза на ярмарке. Стрелять приходилось в людей. «Как сразить одним выстрелом обоих пулеметчиков?» — вот над чем размышлял Ченгел.

Никто не заметил, когда и как он подобрался к церковной ограде. Только Ченгел знал, как это сделать. Ведь столько лет церковный двор стоял у него перед глазами. В церковной ограде был проход, и с колокольни не заметили, как он подполз к нему. Его закрывала слива: ее ветки спускались до земли. Ченгел положил ружье на камень. Через отверстие в ограде был виден пулемет. Ченгел замер. Сильно пахло помятой бузиной, с дерева на него падали перезрелые сливы. Наконец Ченгел успокоился и прицелился. Его острый глаз взял на мушку голову пулеметчика. Повстанцы поднялись в новую атаку, и пулеметная очередь скосила их. Ченгел застонал, словно пуля задела и его. Зажмурил глаз, но на спуск не нажал. В его винтовке имелся один-единственный патрон. Если он убьет одного пулеметчика, другой направит пулемет прямо на него. Обоих пулеметчиков надо сразить одной пулей. Но они все время перемещаются, поэтому надо выждать, а это опасно — его могли заметить солдаты на колокольне.

Ченгел вдруг увидел, что оба пулеметчика склонились над пулеметом. Видно, меняли диск.

— Ага! — произнес он и до боли зажмурил глаз — стал прицеливаться. Круглое лицо одного из солдат блеснуло, как в зеркальце, к нему пристроилось смуглое лицо другого. Раздался выстрел. Ченгел замер. Наконец он увидел, как круглолицый откинул голову назад и открыл другого солдата, упавшего ничком. В один миг Ченгел перескочил через проход в стене и бросился к пулемету. Со стороны церкви туда же бежали солдаты во главе с офицером. Но Ченгел успел добежать раньше и направил пулемет на солдат. Он когда-то отбывал службу в пулеметной роте и теперь скосил всех до единого. С криком «ура» в церковный двор ворвались повстанцы.

— Ты, словно господь, прогнал сатану! — сказали они.

Ченгел взвалил пулемет на плечо и побежал вместе с повстанцами вперед. На улице за церковью он выпустил длинную очередь по бегущим солдатам, и повстанцы беспрепятственно добрались до центра города. А что делать ему, не считающемуся повстанцем? Он мог сказать: я сделал свое дело, показал вам, как надо стрелять. Вот пулемет, деритесь дальше, а я ни во что не вмешиваюсь.

Зазвонил колокол. Торжественно, победно. Колокольный звон словно приветствовал его. Ченгел постоял немного с пулеметом на плече. Перед его взором все еще стояли убитые им пулеметчики и Трифон, распростершийся на площади перед церковью. Послышались выстрелы, но не со стороны церкви, а откуда-то еще. Ченгел не шевельнулся, а только крепче сжал пулемет.

— Почта! — услышал он. — Спрятались на почте и ее сдаются.

— А-а! — крикнул Лило и бросился с пулеметом вперед.

К вечеру и почта была в руках повстанцев. Город вздохнул свободно. Повстанцы позвали Ченгела:

— Идем, прибыл Георгий Димитров. Когда ему рассказали о тебе, он захотел увидеть того, кто одним выстрелом убил двух пулеметчиков.

— Не могу я появиться перед этими людьми в таком виде, — ответил он, посмотрев на свои заплаты.

— Ты теперь повстанец!

Несколько дней над городом развевалось красное знамя, и Ченгел чувствовал себя другим человеком. Но вскоре каратели безжалостно подавили восстание. Кое-кому из повстанцев удалось бежать, а Ченгела схватили. Его привязали к той самой сливе, которая в разгар боя помогла ему. Никто не мог приблизиться к нему, чтобы дать напиться. Надвинув на лоб каски, солдатня злобно смотрела на него, пинала ногами, с нетерпением ожидая, когда его позволят прикончить. Окровавленный Ченгел корчился в судорогах. С прядей его слипшихся волос по лицу стекали тонкие струйки крови. Изодранная одежда колыхалась на ветру, обнажая посиневшее, израненное тело. Веревки, словно впившиеся в его тело змеи, высасывали из него последние капли крови. Время от времени он вздрагивал, поднимал голову. Одним глазом, тем самым, которым поймал на мушку двух пулеметчиков, он еще мог смотреть. Другой заплыл. Ченгел в последний раз посмотрел на свой домик, охваченный пламенем, на сарай, на жену и плачущих детей. Потом он уже ничего не видел. Дым от горящего дома скрыл все от его взора. Офицер взмахнул саблей и рассек голову Ченгела. К офицеру присоединились другие каратели и начали рубить Ченгела, как дерево.

Слива, возле которой был изрублен необыкновенный стрелок Сентябрьского восстания, высохла. Но на ее месте в церковном дворе выросло новое дерево. Само оно выросло или его тайно посадили — неизвестно. Когда крестьяне пригоняют на базар скотину, они садятся в тень этого дерева, вспоминают стрелка и в память о нем поливают дерево красным вином.