Огненные зори - [72]

— Скорее в кукурузный стог! Они уже идут! — потянул меня за руку какой-то крестьянин. Испуганно озираясь в темноте, он раздвинул стог, втолкнул меня внутрь, как в шалаш, закрыл кукурузными снопами и ушел. Решалась моя судьба. Через несколько минут где-то совсем близко послышались выстрелы. Я окаменела. И вдруг рядом почувствовала дыхание, чьи-то движения. Я недоумевала: куда меня втолкнули? Не был ли этот крестьянин предателем и не передал ли он меня прямо в руки убийц? Хотелось закричать, но не было сил. Вдруг чья-то рука схватила меня. Я похолодела. Меня бросило в дрожь. Но вскоре поняла, что это рука друга. Незнакомец потянул меня к себе, и я повиновалась.

— Не бойся… Свои… — услышала я шепот. Голос показался мне знакомым. Кто этот человек? Сердце мое готово было разорваться. У меня перед глазами все еще стояла картина недавнего боя. Люди поднимались, падали на кукурузное поле, скатывались в ямы и выкарабкивались из них. Кровь заливала раны. Хотелось закричать: «Мама, мама!» Видения не исчезали. Рука незнакомца ласково опустилась на мою голову.

— Кто ты и что тебе здесь надо?

— Я санитарка. Сюда меня спрятал какой-то крестьянин, чтобы спасти от рук палачей.

— Санитарка?

— Да. Санитарка отряда.

— В отряде не было никакой санитарки.

— Была. Но об этом не знали. Я была…

— А почему не отступила вместе с другими. Хочешь, чтобы тебя убили?

— Я искала Замфира, но так и не смогла найти.

Рядом кто-то всхлипнул. Тихо, по-мужски. И только тогда я поняла, кто со мной говорит и чья теплая рука помогла мне прогнать кровавые призраки и освободила от кошмара. Я поняла, что рядом со мной товарищ. Так мог успокоить только он, командир, в которого я была влюблена. И я затихла под его теплой рукой, как ребенок на отцовских коленях.

Это была тогда моя последняя встреча с нашим командиром. Он перешел через границу только тогда, когда переправил всех повстанцев. Помню его слова: «А ты останься. Никто не знает, что ты была санитаркой. Останься и будь до конца нашим верным товарищем!»

Я и сейчас чувствую тепло его руки. В самые тяжелые годы ее прикосновение вселяло в меня веру, помогало идти правильным путем в жизни. Оставаться в наших краях мне было нельзя. Были убиты все, кто не успел убежать, виновные и невиновные. Я переехала а Софию. Бралась за любую работу. Была продавщицей, училась и в конце концов стала акушеркой. Когда встречалась с людьми из нашего края, спрашивала — не появлялся ли он, командир. Мне отвечали: «Приезжал из Советского Союза и организовывал новое восстание».

Как-то меня вызвали к роженице. Я знала эту семью. Это были близкие люди — они часто давали мне приют. Роды оказались тяжелыми: надо было спасать две жизни — матери и ребенка. Меня ввели в комнату со стеклянной дверью и попросили подождать. Я волновалась. В доме явно что-то происходило. Роженицу, кажется, перемещали с одного места на другое, более удобное. Слышался шепот. Но почему это делают без меня? Надо вмешаться. Я отворила дверь и увидела мужчину с портфелем в руке. Он собирался выйти с другим ожидавшим его человеком. Неужели это он?! Уж не видение ли это, как тогда, в сене! Это он! Захотелось крикнуть: «Товарищ командир! Учитель!» Но слова застряли в горле. Мужчина смотрел на меня как-то искоса. Те же синие глаза, только теперь в морщинках. Да, это он! Не может за эти годы измениться он, наш Бенковский. Он жив, приходил сюда и вот теперь снова здесь! Неуловимый. Готовит новое восстание. Я должна сказать ему хоть одно словечко!

— Господин Белов был нашим квартирантом. И вот сейчас, когда в доме роженица, должен переселиться в другое место.

«Белов… Явная ошибка… Это не Белов, а он, командир… Я хорошо знаю этого человека», — мелькнуло у меня в голове. Господин с портфелем круто повернулся ко мне широкой спиной и направился к двери. Знакомая походка взволновала меня до глубины души.

— Вы сказали — Белов? — спросила я, когда дверь за незнакомцем закрылась.

— Да. Он из провинции. Жил у нас два-три месяца. А сейчас нам понадобилась его комната.

— Я знаю этого человека.

— Ты, наверное, обозналась. Он из Карнобатского края. Что у тебя общего с Карнобатом?

— Я знаю этого человека.

— Т-с-с… — И по тому, как хозяйка прищурила глаза и поторопилась подвести меня к кровати, где лежала роженица, я поняла, что и они знают, кто этот человек. «Его переводят в другое место, потому что после рождения ребенка к ним в дом станут приходить разные люди и трудно будет прятать нашего командира», — решила я.

Я почувствовала легкое головокружение. После стольких лет! Я сразу же сосчитала с точностью до дня, сколько времени не видела этого человека. И он ушел, не сказав мне ни слова!

Нет, он не мог забыть меня! Мой учитель никого не забывал. Ни хороших, ни плохих учеников. Мой командир хорошо помнил своих бойцов, любил их. Но почему Белов? Постепенно я начала понимать: живет на нелегальном положении, под чужим именем. Но для меня он не может быть человеком с иным, чужим именем. Мне-то он должен был открыться. Так почему же? Неужели испугался, что я могу выдать его? Или боялся за себя? На меня обрушилась волна раздумий. Я не могла допустить мысли, что командир забыл меня или чего-то испугался. Видно, только долг заставил его поступить так. Этого от него требовала революция. По тому, как он повернулся ко мне спиной, я поняла, командир победил самого себя, а меня заставил понять, что ради большого дела мы должны подавлять в себе самые дорогие чувства. И мне пришлось взять себя в руки.