Огненные зори - [74]

Кольо почувствовал, что вспотел. Рубашка прилипла к телу. Почему он так вспотел? Не жал, не косил, а пот струится по лбу, по телу. С кем же он боролся? С самим собой? Оказывается, не так-то просто иметь дело с деньгами. С меньшим сейфом он управился быстрее. «Ну, теперь давайте, искушайте меня», — подумал Кольо. И вдруг в этой непривычной тишине ему почудился звон. Деньги, казалось, звякали, возмущаясь, что их заперла чужая рука. «Ничего, привыкнете! — ответил им мысленно Кольо. — Сейчас мы будем приказывать, а вы станете исполнять то, что захотим мы. Куда пошлем, туда и пойдете. Бедняков оденете, каганцы в лампочки превратите, колодцы — в краны, очаги — в кухонные плиты, в кухни с удобствами. А вы как думаете? Хватит быть слугами толстосумов. Теперь народу послужите».

Снаружи послышались шаги. Кто бы это мог быть? А что, если возвращаются кровопийцы? Стиснув ружье, Кольо приготовился защищать и себя, и доверенные ему сейфы. В дверях показался повстанец. Это был Денчо Вития. Увидев Кольо, залегшего у сейфов как на баррикаде, Денчо засмеялся:

— Ну как, набил себе карманы деньгами? Подкинул бы лев-другой!

— Тс-с-с! Чтоб я тебя и не слышал! Это народное богатство. И Георгий Димитров говорил. Ни стотинки!

— Кинь пачку на винишко. Не видишь разве, что каратели вот-вот придут? Из Врацы прибыли войска. Вот возьмут опять власть, будем тогда локти кусать. Заверни в торбу пачку, как буханку. Кто у тебя отчет спросит? Доколе нам ходить с пустыми торбами.

— Ш-ш… — только шепнул Кольо. — Ни стотинки. Попробуй только — пулю пущу.

— Уж если ты заговорил о пуле, и я могу пустить ее да набить торбу, — пошутил в ответ Вития и сделал несколько шагов к сейфам.

— Уходи, а не то застрелю. Мы не грабители и не воры. Вон отсюда!

— Послушай, да ты страшным казначеем сделался! Почище Гюро Михайлова[20].

— И у революции должны быть свои Михайловы, готовые умереть на посту. Что такое революция без чести? О каком братстве и равенстве можно говорить, если нет чести? Нас не простят, если мы как разбойники разграбим банк. А ну выметайся…

— Ну ладно, хватит языком молоть. Я это и без тебя знаю. А теперь запирай тут все и пойдем защищать станцию. А не то каратели захватят ее и не только деньги разграбят, но и нас на кусочки порубят.

Вития жадно оглядел опечатанные сейфы. Кольо повернул ключ в двери банка, и оба, забыв о разговоре, направились к станции.

Там уже грохотали выстрелы. Врачанская рота вела огонь из орудия и пулеметов. Забота о деньгах настолько захватила Тенекеджию, что еще в банке, услышав выстрелы, он не придал им значения. Думал, что это в порядке вещей: ведь как-никак восстание. Но оказалось, что все не так просто. Солдаты закрепились на станции, и повстанцы ничего не могли с ними поделать. Вместе в Витией Тенекеджия прибежал к позициям повстанцев у станции. Шел ожесточенный бой.

— Ах, черт! — крикнул Тенекеджия. — Денег вам захотелось! За счет чужого горба жить! — И он бросился через ручеек к деревянному мостику.

Из окна станции строчил пулемет, поливая повстанцев смертоносным огнем. Одна из пуль попала в Витию, и тот свалился в лужу. Кольо видел, как он умирал. Бедняга. Умер, так и не подержав в руках пачки денег. Тенекеджия подполз к Витии и стащил его под мостик. Разорвал на нем рубаху и начал перевязывать лоскутами рану в левой стороне груди. Вития резко изогнулся и тяжело опустился ему на руки. Глаза вспыхнули, и тут же взор его погас.

— Почему я не дал ему дотронуться до пачки денег или хотя бы посмотреть на народный капитал? Последнюю радость у бедняги отнял. — Кольо положил убитого товарища рядом с собой. Он готов был защищать его даже мертвого.

Когда стало ясно, что противник берет верх, к Кольо подошел командир:

— Мы отходим. Пойдешь в банк и возьмешь там несколько пачек денег. Ясно?

— Ясно.

— И расписку напиши, чтобы потом не обвинили кассира.

Повстанцы отступили под натиском вооруженного до зубов врага. Тенекеджия, как ему было приказано, отправился в банк. Лязгнули двери. Кольо сорвал печать с большого зеленого сейфа. В первый момент в голову пришла мысль как-нибудь взять сейфы и дотащить до границы. Но одному человеку это не по силам. Даже на подводе не увезти. Потом эта злость, даже алчность, овладевшая было им, прошла. И голова снова прояснилась. Мы отступаем, но потом обязательно вернемся. Эти капиталы опять будут нашими. И незачем вести себя по-разбойничьи. Возьмем столько, сколько нужно. И он решил: пятьсот левов хватит! Командир не сказал, сколько взять, а он, бедняк, решил, что этого хватит. Привыкнув за всю свою жизнь к грошам, он и сейчас удовлетворился малым. Кольо взял пригоршню мелочи и начал считать. В городе пальба, суматоха, каждый старался поскорее выбраться, а он, новоявленный казначей, сидел, запершись в банке, и добросовестно пересчитывал деньги, боясь взять лишний грош. Дело подвигалось с трудом, и, казалось, считал он не деньги, а зерна фасоли. Никогда раньше ему не приходилось считать таких денег, и он не думал, что это отнимет столько времени.

Пока он набрал мелочью пятьсот левов, стемнело. Получился целый ранец! В это время по лестнице загрохотали солдатские сапоги. Слышны были голоса, крики «Открывай!». Кольо схватил ранец с деньгами и только сейчас понял, какая это тяжесть — деньги. Кольо приходилось на мельнице таскать мешки с пшеницей, но они никогда так не отдавали в поясницу. Он с трудом спустился по винтовой лестнице к запасному выходу из здания. А в это время солдаты уже ворвались в банк.