Офицерский крест - [58]

24

Возвращаясь в Москву, он то упоительно вспоминал фрагменты происходившего минувшей ночью в дачном домике, то размышлял о ситуации в которой оказался.

Он любил раскладывать все по полочкам, наводить порядок – в квартире, на службе, в кабинете, в чувствах. Вот только, кажется, в семье, в личной жизни его вызревал тайный сюжет, который нарушал привычное течение событий и чувств.

С появлением Натальи в душе его образовалась как бы секретная комната, входной ключ в которую был только у него и у той, которая говорила ему «я с тобой теряю рассудок». И надо было теперь привыкать к этой двойной жизни, в высшей степени достоверно играть роль «примерного семьянина» (так обычно писали начальники в его служебных характеристиках), носить фальшивую маску верного мужа.

Итак, у него есть верная, но почти равнодушная к сексу, фригидная жена, которой он стал изменять.

Тут надо делать все, чтобы не оказаться разоблаченным. У него есть великолепная любовница, с которой завязался роман (здесь мелькнуло бледно-розовое лицо старика Кружинера в самолете и послышался его менторский голос: «Любовница – это лишь то, что нам кажется». Гаевский подумал: «Глупость какая-то»).

А еще есть этот бандитского вида богач Кулинич, захомутавший Наталью и превративший ее в свою хорошо оплачиваемую сексуальную рабыню. Какой-то порочный, ненормальный треугольник образовался. Несколько раз Гаевский порывался поговорить с Натальей об этом, но она строго пресекала все его попытки:

– Я прошу тебя больше никогда не говорить о Кулиниче! Ни-ког-да! Я сама во всем разберусь.

И он с ней о Кулиниче не говорил.

Зато однажды удалось поговорить о нем с Юлией – лучшей подругой Натальи. Юлька Чердынцева не знала премудростей словесной казуистики и, хорошенько хлебнув коньячка, говорила ясно и простодушно. Она представила ситуацию так:

– Этот богатенький Буратино Кулинич ей уже года два мозги компостирует. Но ведь не женится, сука! Только деньги дает и дорогие подарки дарит. И справляет мужские потребности, когда жена надоедает… Он у Наташки для материального благополучия, так сказать… А ты у нее – для души. Везет же ей! Сразу два мужика трахают. А тут хотя бы один достойный попался… Я когда вижу Таманцева, у меня ноги подкашиваются. Красавец и свободный. Ты бы поговорил с ним, чтобы обратил на меня внимание. Я уже устала на него мастурбировать… Кругом все любятся, одна я несчастная. Кругом романы! Даже у бабы Даниловны со стариком Кружинером роман. А ведь ты посмотри на меня… У меня ведь и душа, и морда, и сиськи, и жопа для любви созданы. И борщ лучше, чем в «Национале», варю, и минет могу делать так, что мужик сознание теряет. Что еще нужно мужику, а? Поговори с Таманцевым… Будь другом. Я же тебя с Наташкой от подозрений Кулинича прикрывала… Рискуя жизнью, можно сказать…

Гаевский пообещал поработать сватом.

* * *

Он приехал домой где-то около восьми утра. Людмила вышла к нему из спальни в ночной рубашке, сонно чмокнула в щеку, сказала «какой ты уставший весь» – и снова в кровать. Не так, не так, не так она встречала его когда-то после командировок. Не такими были их встречи после разлуки. А тут – будто и не было двух недель расставания.

Он стоял под душем, когда она постучала в дверь ванной:

– Ты скоро?

У него в тот момент мелькнула все же приятная догадка, что жена неспроста торопит его…

В предчувствии естественного развития событий он наскоро вытерся банным полотенцем и нырнул в кровать. Вот уже и вода давно перестала шуметь в ванной, а не слышно шагов Людмилы к спальне. Он встал, пошел к ванной, открыл дверь. Жена была уже в платье и со своей «парадной» прической, красила губы. Он обнял ее сзади, скользнул рукой по пышному бедру, поцеловал в шею (ну надо же было играть роль соскучившегося мужа).

Людмила отстранила от губ помаду и, с лукавой усмешкой глядя на него в зеркало, сказала игриво:

– Темка, давай это сделаем вечерком… Я уже опаздываю на лекцию. У меня первая пара… Творог на столе…

Он смотрел ей вслед, когда она шла через двор к метро. Стройная, ухоженная, с большим вкусом одетая. Он любовался ее фигурой – прижмуренный взгляд его залип там, где он обычно останавливается у мужчин, мечтательно смотрящих вслед женщинам с манящим станом…

Вечером он все же решил доиграть утреннюю роль соскучившегося мужа и снова ринулся в любовную атаку.

– Ты крутишь мне соски, как ручку радиоприемника… Или жуешь их, как жвачку, – сухо сказала Людмила в полумраке спальни, – ляг на меня… Повыше.

Все, как и много раз прежде, получилось пресно. Без стонов и взаимных восторгов.

Совсем, совсем не так, как в дачном домике…

* * *

Через неделю после возвращения Артема Павловича с полигона под Астраханью появился приказ начальника института Померанцева о временном переподчинении полковника Гаевского Журбею.

Работа над ракетой дальнего перехвата уже шла полным ходом. Гаевский понял это во время того разговора с Журбеем, когда представлялся ему в качестве подчиненного. Они проговорили тогда часа полтора.

– А знаете, почему я выпросил у Померанцева именно вас? – спросил Журбей, пристальным взглядом с хитринкой впиваясь в глаза Гаевского.