Офицерский крест - [56]

– А вот мне интересно, Андрей Иванович, – мечтательным тоном заговорил Гаевский, – будет ведь так, что уйдут и Сердюков, и Вакаров, а их замы, которые поддерживали эти авантюрные и глупые реформы, останутся. Как они потом служивым людям в глаза смотреть будут? А? Вот вы – как смотреть будете?

Курилов взглянул на полковника прищуренным и недобрым взглядом. Сказал холодно:

– Ну все, все, все… Давай заканчивать этот бездонный разговор. Я спать хочу.

Когда Гаевский вошел в свой гостиничный номер, Таманцев и Дымов уже спали. На тумбочке ярко вспыхивал и еле слышно жужжал мобильник. Полковник взял его. В трубке – голос Натальи:

– Ну здравствуй, наконец-то! Что с тобой, куда ты пропал? Я сто раз тебе звонила и эсэмэски кидала. У тебя что-то случилось? Я испереживалась вся… Что с тобой?

Он вышел в коридор и пробубнил теплым голосом:

– У нас тут связь была закрыта, Наташа. Ну ты должна понимать, почему…

– Ты когда вернешься в Москву?

– Думаю, что завтра… Нет уже сегодня.

– Я так соскучилась по тебе. Приедешь в Мамонтовку?

– Возможно, что в эту субботу…

Тут он замолчал, что-то прикидывая. Спросил:

– А ты когда будешь в Мамонтовке?

– Завтра… Ой, нет, уже сегодня вечером…

– Ну тогда и я буду там сегодня вечером. Поздно вечером.

– Я буду ждать тебя… Очень-очень…

– А этот твой… богатенький Буратино нам не помешает?

– Кулинич вчера улетел в командировку в Италию. Жду тебя.

* * *

Перед тем, как уснуть, Гаевский перечитал дюжину эсэмэсок от Наташи. Чаще всего в них повторялось слово «люблю».

И лишь одна была от Людмилы: «Как ты там? Не могу дозвониться». И все.

Тем же военным бортом после обеда Гаевский возвращался в Москву. В самолете он сидел рядом с Кружинером, старик был хмур и неразговорчив. Достал из своего старого портфеля документы объективного контроля, что-то черкал в них, писал на полях какие-то цифры и формулы, время от времени протирая носовым платком желтоватые линзы очков. Однажды он что-то пустяковое сказал Гаевскому, повернувшись к нему худым и плохо выбритым лицом, – в тот момент Артем Павлович заметил, что глаза старика сильно слезятся.

По узкому проходу между рядами подошел генерал Курилов с розовым лицом и явно захмелевшими глазами.

Наклонился над Кружинером и сказал:

– Яков Абрамыч, приглашаю вас в свое, так сказать, купе. Есть разговор.

И они вдвоем пошли по проходу между креслами. Когда складная дверь в купе Курилова открылась, Гаевский заметил и Гребнева, и спину Померанцева, и лысую голову Томилина, и стюардессу, услужливо склонившуюся с бутылкой в руках над столом…

К удивлению Артема Павловича, Кружинер уже вскоре (не прошло, кажется, и пяти минут) возвратился на свое место в самолете. Он явно был чем-то недоволен, – вид у старика был расстроенный.

– Что-то случилось? – спросил Гаевский.

– Случилось, случилось, – ворчливым тоном ответил Кружинер, – роясь в своем замусоленном бауле, стоявшем под ногами, – этот поганец Померанцев прощения у меня просил…

– Ну а вы?

– Ну а я сказал ему – Бог простит… Повернулся и ушел… Есть такие оскорбления, маладой мой чела-эк, которые иным мужикам нельзя прощать… Как сказал однажды сын Лаврентия Павловича Берии, – в нашем деле можно прощать глупость, но подлость и ложь – никогда… И этот ваш бывший начальник из Генштаба… Как его?

– Курилов…

– Да, Курилов… Генерал, а ведет себя, простите, как проститутка! Все поддакивает, поддакивает и Гребневу, и Померанцеву… Чует мое сердце, что это одна шайка-лейка… Да ну их!!!.. Давайте и мы лучше выпьем… У меня тут кое-что есть… Да и трезвым возвращаться с полигона – плохая примета!

Кружинер хитро моргнул Гаевскому и извлек из баула бутылку коньяка, два красных пластмассовых стаканчика и несколько маленьких сушек.

Выпили раз, второй, третий. Захорошело. Бледноватое лицо старика порозовело, он стал необычайно разговорчив.

Гаевский потом лишь вспоминал, каким же таким ловким образом Кружинер перевел разговор на Наталью? Ах, да, разговор тот начался после того, как высокая и крупнотелая стюардесса прошла мимо них бочком, – старик аж наклонился к проходу, приклеившись долгим мужским взглядом к заманчивой фигуре молодой женщины:

– Непочатый край работы! – весело сказал он, поблескивая плутовскими глазами, – хороша, чертовка, как хороша… Но с вашей Натальей даже она не сравнится…

И он снова хитро подмигнул Гаевскому. Сконфуженный Гаевский даже не знал, как дальше продолжить разговор. Молча еще раз разлил коньяк по стаканчикам. Еще раз выпили. На старика явно напал приступ ностальгических воспоминаний:

– Я в вашем возрасте, маладой мой челаэк, тоже еще тот ходок был! Да и не только в вашем возрасте… Хи-хи-хи… Но позвольте мне, дорогой Артем Палыч, совершенно наглым образом вторгнуться в вашу личную жизнь… И с высоты моих лет дать вам некоторые советы…

Гаевский даже не знал, как половчее ответить старику. Лишь протянул слегка растерянно:

– Нууууу…

– Как ветеран общества институтских склочников, имею беспардонность полюбопытствовать, Артем Палыч, – у вас с Натальей как? Шуры-муры – и по своим углам?.. Или уже есть планы на совместную жизнь?

– Ну это… Как вам сказать… Я еще так далеко и не заглядывал…