Офицерский крест - [29]

И она засмеялась, – засмеялась с той мужской хрипотцой в голосе, какая обычно бывает у много курящих женщин.

Гаевский достал из стола тяжелую стеклянную пепельницу (он иногда, закрыв на замок дверь кабинета, тайком покуривал у открытого окна) и поставил ее на журнальный столик. Открыл окно и щелкнул дверным замком. Курили и болтали о чем-то несущественном. До того момента, когда Юлия вдруг спросила Гаевского:

– Вам уже сорок или еще не пятьдесят?

– Юлька! Ты что? Как тебе не стыдно? – напустилась на подругу Наталья.

Гаевский растерянно улыбался.

– А что тут такого? – ответила Юлия, кругами размазывая окурок по дну пепельницы, – ну спросила и спросила… Интересный мужчина…

Наталья резко встала с дивана, поблагодарила Гаевского за кофе и кивком головы дала понять Юлии, что пора уходить.

Юлия допила коньяк, не спуская захмелевших глаз с Гаевского, – что-то откровенно зазывное было в том ее взгляде.

– Ну, до новых встреч, тааарищ палковник, – путанским тоном протянула она, – бай-бай…

В тот момент Гаевский заметил, что глаза Натальи были сердито-ревнивыми. Пожалуй, больше ревнивыми, чем сердитыми.

Он проводил гостей до двери и долго не закрывал ее, глядя вслед дамам, уходящим по длинному коридору.

У него были глаза мечтательного охотника.

Тут Наталья, словно чувствуя его взгляд, резко оглянулась, поправила кофту на бедрах и загадочно улыбнулась…

Она наверняка догадывалась, что он любуется ее фигурой. Сказал же ей однажды Кружинер: «На такую фигуру, Наташенька, оборачиваются даже телеграфные столбы».

В душе полковника неслышно шелестнула еще одна страничка вожделенного романчика…

17

Сдав брошюры в секретку, Гаевский посмотрел на часы, – надо было спешить на заседание экспертного совета.

Когда полковник вошел в заполненный гражданскими и военными людьми зал, Журбей уже был на трибуне. Артем Павлович заметил в передних рядах и начальника института Померанцева, и гендиректора концерна Гребнева, и старика Кружинера, и лаковую лысину Томилина, и седеющий ежик Таманцева.

Журбей поглядывал поверх тонких очков в зал и говорил:

– Приступая к разработке «карандаша», мы прежде всего ставили перед собой задачу защитить наши «Тополя» и «Ярсы». Причем, сразу же после их старта, поражая атакующие вражеские противоракеты на разгонной траектории наших ракет. По нашим изначальным расчетам, высота поражения целей у «карандаша» должна быть не менее 120 км, что вполне достаточно для того, чтобы…

– Это маниловщина! Это нереально, товарищ Журбей! – вдруг громко крикнул сидевший в первом ряду кудрявый и грузный, как писатель Алексей Толстой, мужчина в сером костюме. Гаевский уже знал его, – то был зам Гребнева Ключник, – человек из команды нового гендиректора концерна. – Да-да! – еще громче воскликнул Ключник, – это маниловщина!

– Если вы так считаете, товарищ Ключник, – откликнулся Журбей, – то выходите, пожалуйста, на эту трибуну и обоснуйте свою точку зрения.

– Да-да, давайте так и сделаем, – поддержал его председательствующий, – не будет превращать серьезный разговор в дворовый митинг. Мнение Игоря Романовича мы уже услышали. Теперь послушаем его оппонента… А вы пока присаживайтесь, Игорь Романович. Мы еще раз предоставим вам слово…

Выйдя к трибуне, Ключник долго и бурно говорил о параметрах ракеты и двигателях, о горючем и бортовой системе управления. Слушая его, Гаевский раз за разом ловил себя на мысли, что оратор очень ловким образом пытается оправдать и заниженные параметры «карандаша», и его провальные пуски. А в целом – всю работу команды Гребнева, которая, дескать, идет непроторенным путем, а потому перед Генштабом надо ставить вопрос о дальнейшем финансировании программы…

Артем Павлович в те минуты замечал, что Журбей поглядывая на Ключника так, как обычно смотрит умудренный жизнью человек на несмышленого ребенка, вдохновенно лопочущего что-то наивное или совсем глупое. И прижмуренные глаза Журбея, и его легкая ухмылка под белыми усами говорили об этом.

Ключник закончил свой темпераментный спич, густо насыщенный техническими терминами, теми же словами, с которых начал выступление:

– Замахиваться на такую высоту перехвата цели – это маниловщина!

Журбей снова попросил слова. Он вышел к трибуне, поправил микрофон, улыбнулся и сказал:

– А вот для американцев и 200 километров уже явно не маниловщина. Мы располагаем такой информацией…

Сказав это, Журбей нашел взглядом Гаевского и подмигнул ему. Затем таким же уверенным тоном продолжил:

– А мы чем хуже? Так и будем топтаться на 80 километрах? И впустую тратить деньги на новые испытания, которые не двигают нас вперед?

Ключник не унимался. Встал с места и с ехидцей сказал:

– А вы разве не впустую потратили деньги, когда в позапрошлом году завалили сразу два пуска «карандаша»?

– Не впустую, не впустую, Александр Васильевич, – с тем же спокойным достоинством отвечал Журбей, – один наш «карандаш» взобрался тогда на 100, а другой уже на 125 километров.

– Ну а что толку? – крикнул кто-то из зала, – все равно результат был отрицательный!

Журбей посмотрел в зал с таким выражением лица, словно только и ждал эту реплику.

– Да, результат был действительно отрицательный, – неспешно, уверенным тоном отвечал он, – но зато мы поняли свои ошибки… Мы поняли, за счет чего можно двигаться вперед, а не понижать тактико-технические характеристики ракеты лишь ради того, чтобы доложить в Генштаб о якобы успешном очередном пуске. Кого мы дурачим?