Одуванчик: Воспоминания свободного духа - [55]

— Много ли испорченной томатной пасты нужно съесть, чтобы заболеть бутулизмом?

Приятный женский голос на том конце провода мне ответил:

— О, даже попробовав чуть–чуть, это может убить вас, милочка.

О, мой Бог! Я уже проглотила две полные столовые ложки, я обречена. Чувствуя начинающуюся боль в желудке, я вылила всё содержимое кастрюли в унитаз и, прыгнув в постель, стала ждать конца. После этого потрясения, любая рыба была под подозрением, затем очередь за консервами, затем за молочными продуктами, и в завершение мясо стало злейшим моим врагом. Я даже прекратила принимать витамины из страха, что они могут быть испорчены. Дошло до того, что я обнаружила, что вызывание рвоты, гораздо оказалось для меня приятнее, чем сам обед, и долго скрывала от всех этот мой маленький секрет. Не знаю, что случилось со мной, но я была убеждена, даже со всеми моими предосторожностями, что умру от нечаянного отравления.

Когда Джозеф был, наконец, готов к разговору, оказалось, он хотел сказать, что ему необходимо побыть одному, может быть, ему уехать стоит на несколько месяцев, пока ему не станет лучше. Первое, что мне пришло в голову, самое обыкновенное: когда уходят, то редко возвращаются. И я задала Джозефу вопрос, старый как мир:

— Это из–за другой женщины?

Он посмотрел на меня так, как будто я развращена настолько, что во мне могли родиться такие абсурдные мысли.

— Как ты могла так нелепо подумать? — и он раздулся от гнева.

И за этого человека я только что вышла замуж, за человека, которого полюбила и которому доверилась. Я опять была поставлена в тупик. Хотелось верить ему. Я уверила его, что он волен идти, как бы там ни было, если это нужно для нас обоих, для нашего будущего счастья.

После этого разговора я ехала на своём Триумфе с откидным верхом в Санта–Монику, и перед светофором ко мне подошёл уличный разносчик с коробочками сочных спелых вишен. Я успела прикончить половину ягод, прежде чем внутренний голос пригрозил мне:

— Как ты могла купить фрукты у какого–то проходимца?

Вишни точно были отравлены. Я выключила двигатель и стала тщательно перебирать оставшиеся вишни, ища следы от уколов. Грустная картина, как если бы каждая вишенка была виновна, но было уже поздно. Непременно яд уже начал действовать. И в самый разгар моей паники, пришло озарение. Мне показали картину: у тротуара припаркована машина, а в ней сидит красивая молодая женщина вся в слезах, и как лунатик копается в вишнях. Дело не в вишнях! Дело во мне самой. Мне срочно нужна помощь.

Мне повезло, я нашла д-ра Томаса Дешлера, одного проницательного специалиста из еврейского медицинского центра «Кедры Синая». Думала, приду просто провериться, так, на один визит, но всё неожиданно повернулось по–другому.

Обычно я действую на мужчин одинаково, но этот доктор не попал под моё очарование, а просто предложил:

— Почему бы нам

не начать с самого начала

Начало? Причём здесь самое начало? Проблема моя здесь и теперь! Я боюсь есть, и если всё же ем, то впадаю в паранойю, которая заставляет меня выташнивать всё съеденное мною прежде, чем яд проникнет в кровь. Мозгами я понимала, что всё это большая нелепость, но страх был настолько реален, что преодолеть его в одиночку была не в силах. Легче умереть с голоду. По воле Случая я рассказала ему о своём детстве, о некоторых пикантных подробностях связанных с моей матерью. В красках рассказала, как она запирала меня в шкафу или привязывала к стулу. Как в наказание она заставляла маленькую девочку есть суп (Ivory soap bars) и пить большими глотками Табаско. А когда я дошла до того места, где она меня оставила ночью у железнодорожной платформы, я уже обливалась слезами. Слышать мои собственные слова было мне невыносимо, будто я рассказывала о чьём–то чужом детстве, но вот, я вдруг осознала, что это я же та самая маленькая девочка. Я никогда ни с кем прежде не говорила о своих детских страхах, и стала извиняться перед доктором, что неожиданно разоткровенничалась. Он протянул мне коробочку с бумажными платками, и я почувствовала себя давным–давно брошенной маленькой девочкой. После того, как я хорошенько высморкалась (на что ушло порядочно времени) и благополучно обрела прежнее спокойствие, я сказала:

Вообще–то я здесь из–за отравленных продуктов

Джозеф снял гараж в Студио–Сити и у нас начались свидания. При этом любовью мы снова стали заниматься, но прежнего наслаждения я не получала, было в этом скорее что–то душераздирающее, как если бы каждый раз мог стать последним. Он клялся мне, что у него никого нет, но сердце мне говорило другое; он уже мне целиком не принадлежал.

В конце концов, один человек пришёл мне на помощь и поведал мне историю, полностью смутившую мой брак. Странно, но этим человеком оказалась одна из подруг Джозефа, с которой я познакомилась в Орегоне, когда мы ещё впервые с ним туда приехали. Я изливала ей мою встревоженную, измотанную душу, когда она вдруг остановила меня и спросила:

— Ты уверена, что хочешь знать, что происходит?

Моё сердце билось, как у скаковой лошади. Конечно. Более всего на свете я хотела знать правду. Она рассказала, что у моего мужа роман с девушкой, с которой он познакомился на прослушивании. Она актриса. Странным образом это известие вывело меня из состояния отчаяния. По крайней мере, я знала, с чем мне предстоит встретиться. Я нашла её имя в конторе среди других проб и позвонила её агенту, представившись телевизионным продюсером. Её агент прислал мне пачку её фотографий и краткое резюме, которое я тщательно изучила, уже как частное лицо. Кем же оказалась эта безнравственная ведьма? Уж определённо не красотой своей она заколдовала моего мужа. Рыжая, в веснушках.