Одуванчик: Воспоминания свободного духа - [49]

Я не была здесь с той ночи, когда мой отец подобрал меня после дикой прогулки с мистером Жабой пятнадцать лет назад. Мои любимые старые железные ворота проржавели, а ранее красивые, аккуратно постриженные газоны заросли бурьяном. Бывавшие виды старые Кадиллаки всё ещё стояли в гараже, но теперь они могли привлечь к себе только внимание коллекционеров. Всё здесь стало вызывать жуткое ощущение вроде: «Что случилось с Малышкой Джейн?»

Тётя Клэр ещё не пришла домой, но моя сильно постаревшая бабушка Хелен встретила меня у дверей с распростёртыми объятиями.

Я познакомила её с первым её правнуком, и она, казалось, осталась им довольна. Выпустив своих четырёх русских на террасу, и пока она заваривала нам всем чай и делала сандвичи, я начала распаковывать самое необходимое.

Здесь мне дышалось легко, ведь я же совсем забыла, что где–то в мире у меня есть семья, и у неё есть даже своя собственная семейная история.

Мы мило с ней болтали, и даже намазывание на хлеб арахисового масла принесло нам массу удовольствия, но тут я спросила:

— А мой отец знает, что я уже приехала?

Странное выражение приняло её милое бледноватое лицо.

— Дорогая, а как твоя фамилия? — спросила она меня.

Эта маленькая женщина пригласила нас в свой дом, позволила внести внутрь наши вещи и только что приготовила нам поесть. К сожалению, я поняла слишком поздно, что она понятия не имеет, кто мы.

— Джеймс, бабушка, такая же, как у тебя, — сказала я, как можно мягче.

Её выцветшие, голубые, но ещё ясные глаза сверкнули, как колокольчик, который собирается умереть, но мозг уже отказывался подчиняться.

Было что–то удивительное и почти жуткое в моём возвращении на Озета—Террас. Странное ощущение попасть в прошлое. Ничего не изменилось. Всё оставалось на тех же самых местах, как тогда, когда я была здесь в последний раз. Разве что, модель телевизора в гостиной стала поновее. И только по нему можно было судить, что уже середина семидесятых. Тяжёлые шторы плотно завешены, а старинные часы на каминной полке отсчитывали время, как если бы возвещали о приближении смерти.

Но вот приехала Клэр, нагруженная, как всегда, покупками, а её сын, Блейк, по–прежнему продолжал держаться за её юбку, хотя мы с ним и были одного возраста. В свои двадцать семь он стал симпатичным молодым человеком, но что–то в его облике отталкивало. Неуклюжесть, неловкость, неумение справляться со своим ростом (6'2»), может быть? Как если бы он боялся сделать неловкое движение. Кожа лица мертвенно–бледная, почти прозрачная, наводящая на мысль, что этот человек никогда не видел солнца. Блейк не был толстым, но казался таким из–за одутловатого, я бы сказала даже, бесформенного, тела. Сомневаюсь, оставались ли у него связи со своими друзьями по военному училищу, ведь Блейк не делал ничего, что бы ни позволила Клэр. Она эгоистически всё время держала его при себе, буквально привязывая его к себе завязками передника. Несмотря на то, что в доме пять спален, в каждую из которых можно подняться по своей лестнице, по какой–то странной (идиотской) причине они делили двуспальную, ещё моих дедушки с бабушкой кровать. Мне бы очень хотелось посмотреть на Блейка, вырвавшегося на свет божий; он никогда не ходил на работу или даже мечтал о чём–нибудь своём. Однажды он попробовал освободиться от излишней заботы (цепкой хватки) своей матери, так Клэр пригрозила ему, что лишит его наследства и отдаст всё киностудии. Мне удалось вызвать его на откровенный разговор (когда, однажды, мы оказались наедине) и он сообщил мне по секрету, что даже ни разу не целовался. Сама чистота и непорочность. Бедняга был девственником без всякой надежды познакомиться с девушкой или устроить самому свою жизнь.

Тётя Клэр выглядела на свой возраст, но оставалась всё такой же красавицей. Даже к полуночному походу в супермаркет Ральфа она относилась по театральному, долго выбирая наряд, подходящий к ночному освещению, как если бы её там снимали крупным планом. Она всё ещё рисовала себе губки соблазнительной Люси и пудрила щёки, доводя свою роскошную кожу лица до совершенства. Свои длинные ресницы подводила тонкими линиями Азизы, старой испытанной студийной тушью для ресниц, которую выпускали в таких синеньких коробочках. Она обычно поплёвывала на тушь, пока та не становилась вязкой и затем уже делала крошечной щёточкой несколько лёгких мазков.

Клзр никогда не носила долго одну и ту же вещь, и её розовая гардеробная больше походила на музей Макса Фактора. Полочки были заставлены в три ряда бутылочками и баночками Деко и разными сильно пахнущими лосьонами. Увлажняющие крема, пудры, полупустые пакетики Уайт—Шаулдерс и Шанель № 5. Я никогда ещё нигде не встречала такой разнообразной коллекции. По этим начатым или уже использованным разноцветным баночкам и бутылочкам можно проследить всю её жизнь. А в огромном круглом зеркале отразились все её пятьдесят три года: вот она юная многообещающая старлетка, вот три её бурных романа, а вот и эксцентричная, стареющая королева красоты.

Клэр проследовала на кухню, и, орудуя старинными огромными кастрюлями и сковородами, приготовила нам всем ужин. Она с негромких хлопком бухнула гроздь спагетти с тефтелями размером с апельсин на мою тарелку, потом поставила на стол ещё четыре порции. Думаю, таким количеством можно было бы свободно накормить человек тридцать.