Одной крови - [52]

Невозможность спрятаться от болезни очень давит, давит физически и психологически. К шестому курсу, несмотря на все возможные позитивные установки, которые Юля ставила себе во время лечения, накатила неизбежная волна депрессии. Справиться с ней помогали разве что мысли о скором избавлении. Вот-вот эти пакеты с ядовитыми жидкостями закончатся. А заканчивались они очень и очень вовремя. Показатели крови снова, как и после третьего курса, поползли вниз. Ко всем возможным неприятностям, сопровождавшим лечение, добавились большие проблемы с кожей, с суставами, анемия. Вместе с ядом в моей жене накопилась вселенская усталость. Усталость от болезни. Усталость от лечения. Заканчивались ресурсы организма.

Заканчивались слова поддержки. Заканчивались силы. Заканчивались деньги.

* * *

Я вышел из палаты позвать медсестру, чтобы она прочистила Юле забившуюся вену: к шестому курсу вены-веревки на руках стали и вовсе тонкими нитками. В коридоре столкнулся с Игорем — парнем с двумя головами. Столкнулся у тех самых кресел, возле которых пару месяцев назад с ним и познакомился. Игорь был в тех же спортивных штанах, тапочках, майке-алкоголичке и кожаной куртке, что и в прошлый раз. Да и опухоль была на прежнем месте. Все такая же большая, красная и пугающая. В руках Игорь держал пустую тарелку и чашку. Вероятно, шел в столовую за едой:

— Рома! Здорово, блин.

— Привет, Игорь. Как ты?

— Да ну причем тут я? Лучше расскажи, как твоя жена.

— Заключительный курс химиотерапии. Еле продрались. Самое время все это закончить. На последнем дыхании уже.

— Молодцы. Я заходил пару раз к Юле. Она вообще мощь. Такую деятельность развернула тут волонтерскую. Нянькается со всеми. Нечасто таких встретишь. Повезло тебе.

— Я знаю. Очень повезло, спасибо. Ты расскажи, Игорь, что у тебя происходит? Ты на какой стадии сейчас? Химичишься?

— Так давно прохимичился! У меня восемь курсов было. Все нормально. Живой, как видишь.

— Восемь курсов? Восемь!

— Потом лучевая была. Ну это ерунда.

— Ничего себе ерунда.

— Да все нормально, старик. Все, блин, нормально.

— И что теперь? Что домой-то не едешь раз все нормально?

Игорь, как мог, увиливал от моих вопросов. Он много раз повторил свое «все нормально». Но потом все-таки вырулил на фразу, которая могла означать все что угодно, только не «все нормально»:

— … да у меня небольшой рецидивчик сразу обнаружили. Наверное, починят сейчас немного кровь и все заново.

— Боже мой.

— Ой, блин, вот только давай без «боже мой» и прочей фигни.

— Извини.

— И без извини. Я очень терпеливый человек, но вот жалость я не терплю.

— Извини.

— Я, Рома, за то время, что тут валяюсь, успел обо всем подумать. Нет таких вещей, о которых бы я не размышлял, поверь. Так вот, жалеть меня точно не надо. Я и сам стараюсь себя не жалеть и другим не позволю.

— И что ты думаешь? Что делать-то?

— Ничего. Слушай, тут ведь вот, блин, какая штука. Врубись. Болезнь может отнять у меня все в любой момент. Но ведь кое-что она мне и дала. Например, возможность думать о том, что раньше никак не лезло в голову. Я целыми днями вспоминаю людей, которых люблю, но на которых раньше не тратил ни одной своей мысли месяцами и годами. Я анализирую свои поступки, я, может, впервые в жизни, блин, смог побыть самокритичным, старик, понимаешь?

— Да.

— Мне больше не перед кем и не перед чем заискивать. Ты не подумай, что я сбрендил, но, блин, болезнь делает людей. не людей, за всех людей не скажу, конечно, но меня болезнь сделала честным. Реальная возможность совсем скоро откинуться поразительно преобразила мой внутренний, блин, мир. В моей ситуации игнорировать смерть, согласись, как-то глупо. И чем отчетливее я ее вижу, тем больше я люблю и ценю жизнь. Врубаешься? Болезнь, Рома, сблизила меня с людьми, с теми, кто страдает, как и я. Да, блин, со всеми людьми сблизила. Так что не надо меня жалеть. Я могу проиграть. Но я уже выиграл.

Все нормально. Юле привет.

Игорь как-то снисходительно похлопал меня по плечу и, шаркая своими тапками, пошел в столовую.

Надо же. Не «рецидив». Жизнелюбивее — «небольшой рецидивчик». Даже я понимал, что небольшой рецидивчик сразу после лечения означал, скорее всего, резистентность опухоли: рак не реагирует на применяемые меры. Химия уничтожает здоровые клетки, убивая человека, а опухолевые клетки, издеваясь, показывают человеку свой голый зад. Я застыл у кресел и все думал про Игоря. Стоял и размышлял: ну вот хоть бы произошло чудо. Хоть бы это сраное чудо произошло. У кого попросить? Кому кланяться в ноги? Как заставить химиотерапию работать? Почему во многих она работает, а у него нет? Он что, проклят? Две ноги, две руки, такой же человек, как и все другие, но вот в его теле лекарство-яд почему-то не срабатывает. Как такое возможно? Неужели он заслуживает выздоровления меньше, чем кто-то другой? Как религия и наука объясняют этот казус, это тотальное невезение? Неужели никак? Ну хорошо, пускай лечение не работает и он не может быть здоровым, но тогда пусть он лечится еще много-много лет. Пусть, а? Пусть шарканье его тапок не затихает. Пусть это шарканье напоминает пациентам Каширки о жизни. А докторам — об их врачебном долге. Шаркай, Игорь. Живи, блин. Живи.