Однополчане - [18]

— Под нами камыш, прыгай!

— Прыгнем вместе, — отозвался Пылаев. Штурман приземлился первым и посмотрел вверх.

Покачиваясь на шелковых стропах парашюта, летчик медленно приближался к земле. Пылаев настороженно оглянулся по сторонам, держа наготове пистолет. В камышах, куда упал самолет, раздался взрыв, вспыхнуло яркое пламя. Загорелся сухой камыш.

Летчик приземлился недалеко от штурмана. Посоветовались и решили скрыться в камышах, а когда стемнеет, уйти к своим.

К вечеру подул резкий ветер, стала слышней артиллерийская канонада.

— Эх, — с досадой проговорил Назаров, — сиди тут, а там наши ждут результатов разведки. Может, рискнем?

По Днепру пронесся сторожевой немецкий катер. Он сделал крутой разворот и недалеко от места, где укрывались Пылаев и Назаров, причалил к берегу. Из катера вышли офицер и шесть солдат, двинулись к камышам. Шли медленно, осторожно. Друзья поползли прочь от берега, осторожно рассекая плотную стену камыша. Ползти было тяжело, камыш стегал по лицу, окровавленные руки натыкались на острые корни, вязли в податливой илистой земле.

Немцы открыли стрельбу, прочесывая камыши. «Неужели не уйдем?» — подумал Назаров, оглядываясь назад. Где-то за Днепром вспыхнул яркий луч прожектора, молнией прорезал темное небо и погас.

— Николай, дальше вода, что будем делать? — шепотом спросил Пылаев.

Положение казалось безвыходным. Впереди — болото, позади немцы.

— Чего думать, бой принимать надо, — заговорил Василий, расстегивая кобуру. Лицо у него было измученное, грязное.

— Молчи! — резко оборвал штурмана Назаров. — Тут горячиться не к чему.

Он понимал, что принимать бой бессмысленно. И оружия у них — только пистолеты, и врагов во много раз больше. Нет, бой они примут тогда, когда их обнаружат.

Хруст камышей позади прекратился, и до летчиков донеслась гортанная отрывистая речь. Видимо, немцы остановились, о чем-то договариваются.

Назаров осторожно раздвинул камыши. Вот немцы, совсем близко. В зеленых мундирах, касках, автоматы на изготовку. Офицер шагнул в ту сторону, где прятались летчики. Николай приподнял пистолет, прицелился. Слышно, как постукивает сердце да на руке секундная стрелка часов отсчитывает время. Немец провалился по колено в воду, выругался, и вернулся к солдатам. Потом они погалдели и пошли обратно. Николай, облегченно вздохнув, опустил пистолет.

— Кажется, выбрались, Вася!

Штурман молча сжал его плечо.

Когда катер ушел, Назаров и Пылаев вышли из камышей и, оглядываясь по сторонам, подошли к берегу.

— Трусливые черти! — покачал головой Назаров. — Боятся нас! Даже когда на их стороне перевес. Что ж, Вася, поплывем. Река широка, да и неспокойна сегодня… Постарайся не отставать от меня.

— Эх, сейчас бы лодочку! — вздохнул Пылаев.

В эту минуту в стороне снова показался сторожевой немецкий катер.

— Неужели опять за нами? А ну давай быстрей, — Николай снял сапоги, вошел в прохладную воду, поплыл. Пылаев за ним.

Они не знали, что на левом берегу уже были немцы, успевшие небольшими группами просочиться в приднепровские села.

* * *

Тихо в маленьком доме директора МТС. Лида задумчиво сидит у окна. Вернулась последняя машина, а Николая все нет. На душе у девушки тревожно и тоскливо. Лида прильнула лицом к стеклу. Ветер срывает вишневые листья и бросает их в окно. Они ударяются об стекло и мертвые падают на землю. С горизонта наползают свинцовые тучи. Тревожная и тоскливая картина!

Раздался гул самолета. Лида распахнула окно. Большой двухмоторный самолет коснулся колесами земли и побежал, скрываясь в темноте. Нет, это не Назаров.

К Лиде подходит мать и ласково обнимает ее за плечи.

— Я пойду в армию медсестрой, мама, — говорит Лида.

Мать опускает голову. Сердце ее сжимается. Мужа проводила, вестей от него нет, а теперь вот и дочь… А что делать? Как удержать?

— Ты пойми, мама, иначе не могу я, — продолжает Лида. — Там и Коля, и папа… Ты не бойся, я удачливая, со мной ничего не случится, — она припадает к материнскому плечу, понимая, как неубедительны ее попытки утешить, успокоить мать.

— Тяжело мне, — с трудом, глотая слова, говорит женщина, — одна остаюсь. — Морщинки собираются вокруг заплаканных глаз. — Но ты права, и я не могу не гордиться тобой.

— Какая ты… у меня, мама! Лучшая!

* * *

Яков лежал на траве, закинув руки за голову, вглядываясь в темное, с дрожащими фонариками звезд небо. Сердце все еще билось неровно, волнение не совсем покинуло его.

Смотри, Яков, в это спокойное небо, слушай тишину, наслаждайся покоем. Ты помнишь тот день, когда впервые встретил в воздухе тупорылый вражеский самолет. Ты помнишь, что не испытывал тогда ни страха, ни колебания. Только испепеляющую ненависть. Ты помнишь и то, как бессильная ярость сжимала твое сердце, когда увидел ты Зою Банникову с мертвым сыном на руках. И всех их — твоих сограждан, которых не мог защитить в тот момент, тоже помнишь ты.

Сегодня тебя приняли в партию. Сегодня ты стал коммунистом. Ты пришел к этому дню нелегкой дорогой. Очень нелегкой, но очень правильной. Прошел сквозь смерть и не дрогнул. Отступал, но не изверился в справедливости нашей борьбы, в силе нашей. Ты стал коммунистом в те дни, когда слова «Предан делу партии» каждый день, час, минуту проверяются делом, когда доказывают эту преданность ценой собственной жизни. Ты повзрослел за эти недели войны на много лет. Ты теперь знаешь, какое это счастье — мир. И ты готов драться за него до конца, до победы.