Однополчане - [17]

— Вы напрасно о смерти подумали. Ну ее… Нам надо жить, — он заговорил медленно, словно отбирал слова: — Конечно, каждый полет без риска не обходится. Но, поверьте, можно всю войну пролетать и невредимым остаться.

— Может, я не то сказал, — чуть слышно проговорил Пылаев. — Но долго что-то не летят самолеты.

— Прилетят.

Ночь входила в свои права, на темном небе ярко вспыхивали звезды, а самолеты все не летели.

— Тяжело будет садиться, — комиссар встал, приказал: — Исаев, идите на окраину аэродрома, захватите два фонаря. Как появятся наши, зажгете их, поднимете вверх.

Полеты ночью усложнялись прежде всего близостью линии фронта. Немецкие самолеты в любую минуту могли засечь аэродром и сбросить бомбы.

Подошел парторг Пряхин, раздал отпечатанные на машинке сообщения Совинформбюро и, обращаясь к Чугунову, сказал:

— Товарищ комиссар, у меня сегодня в, первой эскадрилье беседа с молодыми коммунистами, я там и заночую.

Перекинув через плечо планшет с газетами, он напрямик, по зеленому полю аэродрома пошел к селу.

— Хороший у нас парторг, — проговорил Исаев.

— Да, настоящий человек, — с гордостью ответил комиссар.

Донесся гул моторов и тут же моментально погас. Потом возник вновь.

— Наши, товарищ комиссар! Ей-богу, моя машина! — закричал Колосков.

— По местам! — скомандовал Чугунов и торопливо пошел к посадочному знаку.

В эту ночь все машины вернулись с боевого задания.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Для Николая Назарова и Василия Пылаева сегодняшний день знаменателен — они идут в первый полет. Пока техники готовят машину, Назаров послал штурмана на КП уточнить линию фронта, а сам направился к саду. Открыв калитку, Николай остановился, постоял несколько минут в нерешительности. Потом быстро осмотрелся по сторонам и свернул к небольшому домику, скрытому в густо разросшихся вишневых деревьях.

— С добрым утром! — сказал он, заглядывая в раскрытое окно.

В окне показалась девушка, которая, видно, поджидала летчика. Она заулыбалась, и в живых глазах ее вспыхнули озорные огоньки, тонкие брови вразлет дрогнули, на щеках появились ямочки.

— Я сейчас лечу, Лида… — проговорил летчик и замолк.

Лида быстро села на подоконник и строго спросила:

— Говори сразу: я полечу или нет?

— Нет, Лида. Командир и комиссар не разрешили тебе летать с нами на разведку.

— Я ведь не пассажиром, я буду стрелять из пулемета. Нас же учили этому в аэроклубе, — лицо ее потускнело, сделалось печальным.

— Понимаю, но поверь — нельзя.

— Что же, по-твоему, только мужчины могут Родину защищать, а нам котомку через плечо и на восток?

Наступило неловкое молчание. Разрядил его Василий Пылаев. Он подошел бодрый, веселый.

— Николай, машина готова. Через десять минут вылет. Не поминайте, как говорят, лихом, Лидия Ивановна, и не забывайте нас. Особенно друга моего, — и лукаво подмигнул Николаю.

— Хватит тебе, не до шуток.

— Летать мне, Вася, не разрешили. Ладно, я своего все равно добьюсь. А пока Николай на полном твоем попечении. Ты уж, пожалуйста, побереги его. Он такой неосторожный.

— Не тревожься, Лида, все будет в порядке.

— Конечно, Лида, что может со мной случиться? Вернусь, еще поговорим обо всем. А сейчас нам пора.

С Лидой, дочерью директора МТС, Назаров познакомился незадолго до войны. Работая в гражданской авиации, на самолете У-2, он несколько раз прилетал в эти края. Однажды, когда он привез запасные части для комбайнов и не спеша рулил по полю, впереди показалась девушка в цветастом платье. Она не обращала внимания на приближающийся самолет и, как видно, не думала сворачивать в сторону. Назаров сердито развернул самолет и уступил ей дорогу. Часом позже он зашел к директору, чтобы пожаловаться на то, что нет порядка на посадочной площадке, что ходят посторонние, того и гляди под колеса угодят. В кабинете директора сидела та самая девушка. Назаров даже растерялся поначалу. А девушка задорно засмеялась и, поблескивая глазами, начала болтать о всякой всячине. Вскоре Назаров позабыл, зачем пришел к директору МТС. Из разговора летчик узнал, что Лида приехала к отцу на каникулы, что она студентка третьего курса медицинского института. Следующим вечером они встретились опять, потом еще и еще. Завязалась крепкая дружба, а вскоре пришла и любовь. Назарова направили в часть, которая базировалась на аэродроме МТС.

Назаров понимал, что в тылу Лида была бы в полной безопасности, и в то же время так не хотелось отпускать ее. Однако пока что хлопоты его не увенчались успехом.

Между Днепропетровском и Кременчугом на высоте восьмисот метров самолет Назарова вышел из облачности. Внизу, как мутные воды, бежали сплошные тучи, а вверху ослепительно ярко светило солнце. Летчик кружил над дорогами, по которым двигалась танковая колонна врага. Надо было точно разведать, куда свернет эта большая колонна — на Днепропетровск или на Кременчуг. С земли заметили самолет. Зенитки открыли огонь. Назаров опять вошел в облака. Но здесь настигали его вражеские снаряды. Самолет взял курс на Кременчуг. Под плоскостью разорвался снаряд, осколком пробило бак, бензин загорелся. Летчик бросил машину на крыло. Теряя высоту, он старался сбить пламя, но безуспешно. Подлетая к Днепру, Назаров крикнул штурману: