Однополчане - [15]

— Спи, Валюта, спи, сыночек, баюшки баю, — и, не взглянув на летчика, прошла мимо.

— Сидоровна, что с Зоей?

— Умом тронулась, Яша, не выдержала доченька. Зоя остановилась и оглянулась назад, застывшими глазами посмотрела на летчиков. На секунду глаза эти стали осмысленными, она рванулась назад.

— Боря!

Но тут же лицо ее вновь застыло, она склонилась к ребенку.

— Помоги, Яша, отобрать у Зои Валюту, — с трудом заговорила Сидоровна. — Надо похоронить. Я одна бессильна что-нибудь сделать, а людям не до нас, у каждого свое горе.

Колосков подошел к Зое, взял ее за локти, помог Сидоровне отобрать ребенка. Зоя судорожно схватила Якова за руку и жалобно заплакала.

— Зою надо срочно в больницу, врачи помогут, — проговорил Пряхин.

— Знаю, родной, но куда, как? — ответила Сидоровна. — Думаю возвращаться в Смоленск. Там у меня брат с семьей остался, помогут. Куда теперь я с ней поеду, разве до Харькова доберусь?

— Хорошо, Сидоровна, постойте здесь, я сейчас выйду на шоссе, может, остановлю машину, — и Колосков побежал к серому полотну.

Сидоровна аккуратно завернула в простыню труп ребенка и, бережно прижимая его к себе, пошла к березовой роще, где жители окрестных сел уже копали общую могилу для погибших. Пряхин и Чугунова, склонив головы, молча последовали за Сидоровной. А Зоя, оставшись одна, поднялась на железнодорожную насыпь и, глядя вслед матери, что-то шептала.

Только успели засыпать могилу, как где-то высоко послышался воющий звук. Он падал, приближался. На мгновенье все замерло, не стало слышно ни стонов, ни плача детей. С высоты в несколько тысяч метров немецкие самолеты сбросили бомбы и разворачивались на железнодорожный мост. В стороне от лежавшего под откосом паровоза устремилась к небу поднятая взрывом земля и, тотчас же обессилев, с гулом рухнула вниз.

— Господи, добивать прилетели… — с ненавистью проговорила Сидоровна.

Пряхин оглянулся на Зою, которая неподвижно стояла на насыпи.

— Ничего, мать, — сквозь стиснутые зубы процедил он. — За все… в сто крат… гадам отплатим… Ненависть силы удесятеряет.

— Вам, Петя, идти пора, — сказала Чугунова, искоса наблюдая за полетом немецких самолетов. — Грише, увидите, передайте, пусть о нас не беспокоится. К его родным на Урал решила не ехать. Доберусь до своих, все же ближе. Обещали ночью из Брянска несколько платформ подогнать, как-нибудь уедем. Ради победы всё вытерпим, переживем. — Она улыбнулась с трудом. — Счастливого вам пути.

Подбежал запыхавшийся Колосков.

— Скорее давайте на шоссе. Остановил полуторку. Шофер довезет до Смоленска, завтра же будете в городе.

Он достал из кармана золотой портсигар, подарок отца, протянул Сидоровне.

— Возьмите, Зою лечить надо.

— Что ты, Яша, у нас деньги есть, — сказала дрогнувшим голосом Сидоровна.

— Что деньги — немцы уже Оршу обошли. Ну, пока. Живы будем, встретимся. Борису все расскажу. Пошли.

Яков взял у Сидоровны вещи и пошел впереди. Зоя послушно, словно ребенок, последовала за матерью. На шоссе летел порывистый ветер, нес запахи сырости и динамита. Низовые облака, плывущие с запада на восток, казались закопченными. Небо нависло низко, свинцовое, тревожное. Яков посадил Зою с матерью в кабину.

— До свидания, Сидоровна. Ждите, обязательно вернемся…

— Не забывайте нас, а Боре скажи… — женщина не договорила, захлебнулась рыданием.

Шофер дал газ, машина тронулась и побежала по укатанной, ровной дороге. Яков долго смотрел ей вслед. Днями наши оставят Смоленск, что ожидает этих женщин? Колосков повернулся, встретился с внимательным, пристальным взглядом Пряхина и глухо произнес:

— Пойдем… надо лететь…

Когда приземлились, Пряхин сказал:

— Пока Борису ничего не надо говорить. Доложим командиру и комиссару, — потом, помолчав, добавил: — Вечером хотите пойти со мной?

— Куда?

— К моим родным. Отец и мать у меня в Смоленске. К утру вернемся.

— Пойдем. Все равно спать не буду.

Колосков снял парашют, расправил реглан, и они зашагали к командному пункту. Здесь друзья узнали, что завтра личный состав полка сдает оставшиеся самолеты и на автомашинах уезжает на тыловой завод получать новые бомбардировщики.

* * *

В полночь Колосков и Пряхин подошли к Смоленску.

— Вот он, родной город, — проговорил Пряхин, и в голосе его прозвучало затаенное волнение. — Давай постоим на мосту, покурим.

Колосков молча кивнул головой. Старинный русский город лежал перед ними, темный, настороженный. Слышался лязг гусениц, звон мостовой под тяжелыми танками. По мосту проехала большая колонна автомашин. Они ползли, не зажигая фар.

Яков искоса поглядел на Пряхина и вдруг представил, что и он вот так же стоит в своем родном городе, который через несколько дней, может быть, займут враги. Нет, Смоленск должен стать последним рубежом. И станет. Яков убеждал себя в этом и верил, потому что хотел верить.

Маленький домик Пряхиных притулился внизу, около моста. Когда подошли к нему, Яков предложил:

— Я подожду здесь, так будет лучше, а ты иди.

Дверь Пряхину открыла мать. Всхлипнула, припала к его груди.

— Мы-то с отцом ждали, ждали… — шептала она, потом, плача, крикнула в другую комнату:

— Петруша пришел. Радость-то какая! А Лена вчера забегала, уехала, горемышная, в Сибирь…