Одно сплошное Карузо - [13]

– Наше чудовище ничего не переворачивает, – рассмеялся Великий Олень. – Оно очень ленивое. Никто никогда его не видел, и никто не знает, хорошее оно или плохое.

– А вдруг злые обезьяны вступили с ним в заговор? – прошептал я. – Подожди, Великий Олень, я пойду на разведку!

В своих бесшумных мокасинах я выбрался к морю и бросился в воду. Я долго нырял, старался узнать, доброе чудовище или злое, но никак не мог донырнуть до его зубчатой спины, которая еле виднелась в темноте. Вдруг я увидел отвратительные тени с хвостиками, которые быстро уплывали, гадко хохоча. Все ясно – злые обезьяны вступили в союз с морским чудовищем. Все ясно – нам с Великим Оленем предстоит жестокая борьба за глоток соленой воды! Сейчас скажу об этом деду и Толе. Последний будет конечно заговаривать губы, но ничего не выйдет! Мы не маленькие!

Я мчался изо всех сил и домчался до лужайки, но Великого Оленя там не было, а лишь остались его глубокие следы, из которых била ключевая вода. Я побежал, перепрыгивая через следы, и вдруг увидел на бугорке потухший кострище и в нем обугленные кости моего любимого величиной с сосновые ветви. А вокруг все чамкало, булькало, причмакивало, гычало, рычало и рыгало.

– Ах, гады! Гады! Гады проклятые!

Я побежал к своему папке и рассказал все. Последний сказал:

– Этого не может быть. Великий Олень такой мощный, такие рога, такие копыта…

«Какие рога? Какие копыта? Никаких рогов и копыт у моего Оленя не было. Ведь это же был Великий Олень», – хотел сказать я своему папе, но не сказал, а просто повел его за руку, чтобы показать обугленные кости благородного животного.

Я, конечно, хорошо отношусь к своему папе, и единственное, что мне не нравится, – это когда он пытается заговорить мне губы, или втереть крючки, или выдать дурацкую серую корову за моего Великого погибшего Оленя. Я вырвался и убежал от отца и по дороге возле сосны немного поплакал.

Сосна была могучая, как нога Великого Оленя, и я перестал бояться злых обезьян, хотя по-прежнему хотелось плакать.

…Но все оказалось наоборот. Оказалось, что морское чудовище полный вегетарианец. Дедуля сочинил про него замечательные стихи:

Жило на свете чудовище,

Ело оно только овощи.

На завтрак просило салат,

В обед лишь один виноград,

На ужин съедало окрошку,

А ночью всего понемножку.

Вернулся из джунглей мой задумчивый отец и сообщил последние новости. Великий Олень возродился, как птица Феникс, и пока что маскируется коровой. Люблю, когда папа говорит правду.

Я долго хохотал, и вдруг мне показалось, что я в своей спальне делаю из одеяла таланку, из подушки чичачку, а из слоника гайдарку. В спальне было темно. Вошла мама и потрогала меня мягкими руками:

– Опять, Ванюша, ты сделал таланку? Спи, пожалуйста!

Я замер. За спиной у мамы виднелся слабо светящийся кто-то огромный, со светящейся улыбкой и глазами, а над головой у него бегали маленькие букашечки… Это был или папа, или дед, а скорее всего Великий Олень…

Трое весь день валялись на полянке, кувыркались, плавали и были веселы. Потом над ними в зеленом небе, напевая итальянскую песенку про макароны и добродушно тарахтя, прошел анонимный научный спутник. Он шел издалека и оповещал по очереди все страны о наступлении вечера.

1968

Голубые морские пушки [3]

Наш дядя до войны был физкультурником. Не спортсменом, а именно физкультурником.

Сейчас это слово, увы, забылось, потеряло свой запах. Уже мы, послевоенные дети, когда подросли, называли себя не физкультурниками, упаси боже, а спортсменами, а некоторые, самые удачливые, называли себя даже не спортсменами, а «игроками».

Дядя наш был физкультурником конца двадцатых и тридцатых годов.

– А каким спортом вы занимались, дядя?

– Каким спортом? Лёгкой атлетикой. А также тяжёлой атлетикой. Мотоциклом. Стрельбой. Лыжами. Плаванием. Самообороной без оружия. Парашютом. Короче говоря, участвуя в массовом физкультурном движении, наш дядя получил перед войной очень хорошую физическую подготовку.

И вот война началась.

Ах, какой чудный был день, когда война началась! Прошёл дождь, тёплый, парной, асфальт слегка дымился, и липы сильно пахли – да, пахли довоенным нашим детством.

Вы помните песню?

Нас утро встречает прохладой,

нас ветром встречает река!

Кудрявая, что ж ты не рада

весёлому пенью гудка?

Вот этому всему пришёл конец в этот день.

Наш дядя сразу же отправился в военкомат, иначе и быть не могло. Он вернулся оттуда подчёркнуто весёлый, подчёркнуто остроумный, да ещё и с бутылкой портвейна «Три семёрки». Вместе со своей женой, нашей тётей, он пил этот портвейн, крутил патефон и танцевал танго «Листья падают с клёнов» и фокстрот «Эх, Андрюша, мало ли печали, играй, гармонь, играй на все лады»…

Утром 23 июня жена нашего дяди, то есть наша тётя, домашней машинкой окатывала ему голову под ноль. И плакала. Конечно, плакала, неразумная женщина…

Голова дяди стала похожа на красивый узкий топор.

Дядя вышел во двор и стал крутить «солнышко» на турнике, а мы в привычном восхищении следили за игрой его мускулатуры. Весь организм дяди был отлично подготовлен к боевым действиям.

И вот мы сфотографировались на память. На снимке запечатлелись: мускулистый и весёлый дядя в шёлковой тенниске; светлоглазая тётя в платье с оборками, мы с сестрёнкой и два карапуза, личные дети дяди и тёти, а также наша бабушка со своим непроницаемым важным лицом.