Однажды в Париже - [28]

В шесть часов утра ко мне снова поднимался зомби, ложился как сомнамбула в постель и крепко спал до ужина. Ничего удивительного нет в том, что он умудряется напиваться каждую ночь, не превращаясь при этом в толстяка-монгольфьера. Когда Брюс выходил, он часами плавал в бассейне и уводил меня на прогулки. Его тело не нуждалось в еде. Немного фруктов, кока-кола лайт, и он держался на этом целый день. Брюс жил в своем собственном ритме. Он не оспаривал никаких кодексов поведения и довольствовался тем, что просто не принимал их во внимание. Как и все, он думал только о себе, но ход его мыслей был иным, чем у других. Если бы я этого не знала, то его отношение к статье из журнала «Вот так!» заставило бы меня прозреть.

От статьи Брюсу не было ни тепло ни холодно. Не думайте, что он глуп. Он достаточно хорошо знал французский, чтобы «раскусить» инсинуации журнала: Gay Paris, безумные ночи великого одиночки, мартини и кьянти… Хотя об этом не было прямо сказано, подразумевалось, что он заливает алкоголем свою латентную гомосексуальность. Однако раздражаться Брюс не стал, нет.

— Ничего не было бы глупее этого, — сказал он. — Тот, кто оправдывается, обвиняет себя. Пусть говорят. В Нью-Йорке такого рода коварные байки были в ходу в журналах лет десять назад. У вас это тоже пройдет. В провинции всегда разрядка происходит позднее. Во всяком случае, на мой взгляд, слово «педик» — это не оскорбление. Мне важно делать одно: сочинять музыку. И остается поблагодарить художественного редактора журнала за то, что он выбрал хорошие фотографии. Мы выглядим как пара, снимающаяся для рекламы сигарет «Уинстон». В особенности не стоит предпринимать каких-либо резких движений. Если папарацци следят за нами, у них обязательно есть десятки снимков, на которых можно увидеть, что у кого-то из нас отвислый живот или дряблый подбородок. Только стань накатывать на них — и они тут же опубликуют фотографии. Лучше это пропустить.

Несомненно. Но можно было бы хотя бы заставить их заплатить несколько десятков тысяч евро. Во всяком случае, мне. Сотни тысяч читателей узнали о моем существовании. Попрано мое право на неприкосновенность частной жизни. Это слово заставило Брюса рассмеяться:

— Почему попрано? Ничего в этом тексте не является ложью. В Соединенных Штатах говорят, что информация — это что-то, что кого-то беспокоит. Если тебя это беспокоит, то это доказательство того, что это информация. Я постоянно даю интервью и снимаюсь. Почему же вдруг я стану воспринимать это с разъяренным видом? Не журнал «Вот так!» изобрел бестактность. Не будем имитировать глупцов из Вашингтона, которые обвиняют Голливуд в распространении насилия. Гомер не выдумывал войну, авторы детективных романов не изобретали убийств, и люди проявляют любопытство и без таблоидов. Интерес к жизни богатых людей восходит к глубокой древности. Если мы будем жить вместе, лучше с этим смириться. Есть ли у нас причины страдать от этого? Нет. Тогда не будем разыгрывать из себя недотрог, уставших от цирка массмедиа.

На этом он опустил занавес. Целых четыре часа я заводила себя, как часы. Если я рассчитываю ударить в набат, мне следует уйти. Я воздержалась от этого. Пока эти хлопоты были мне не под силу. Следовало лучше подождать. Кстати, Брюс не был неправ. Он реагировал как истинный добропорядочный янки. У них между домами нет заборов. Мы же устраиваем живые изгороди, сажаем деревья, возводим стены. Мое возмущение прошло мимо него. Я не настаивала. Тем лучше. Это были мои дела. Спустя час я поняла, что страстно занимает Брюса: его собственные дела. Я ела салат под навесом у бассейна, когда увидела, что он берет свой мобильник. И говорит, говорит, говорит… Бесконечно долго. Отключив соединение, он тут же подошел ко мне. Ужасающая дилемма: его агент только что передал ему предложение, от которого нельзя отказаться «ни под каким предлогом». Брюса звали в Голливуд. Эй-би-си, американский телеканал, предлагал ему пять миллионов долларов за роль в телесериале. Опускаю детали этого изумительного предложения, но учтите только, что по досадному недомыслию агент произнес фразу «мыльная опера». Если бы я поставила под сомнение те муки, которые приходится переживать звездам, то все мои достижения с ним улетучились бы. Три дня подряд я только и видела, как Брюс взвешивает, перевешивает, вновь взвешивает последствия возможного предварительного согласия, — остальной мир для него просто не существовал. На следующий день после того, как был получен сценарий, все еще больше усложнилось.

— Да, это мыльная опера, — кивнул он. — Но сериал можно представить и как сатиру на мыльные оперы. Или, если хочешь, как отклонение. Это немного слезливо, но все равно очень интересно. Я буду играть звезду, карьера которой подходит к концу и которая готова на любые низости, чтобы вновь вернуться на передний план. Следовательно, это черная комедия. С элементами мыльной оперы, но также со сценами очищения. В некотором роде они хотят снять «Гражданин Кейн»[57] среди мыльных опер…

Вот это да! Словосочетание «мыльная опера» упоминалось каждые две минуты. Только оно и имело значение. Сам по себе фильм не так много значил. Когда я спросила Брюса, что он думает о сценарии, тот признал, что прочел только свою роль. Какое это имело значение? Он обращался ко всем за советом. И все говорили ему одно и то же. Коко Дансени: «Мыльная опера — это значит посредственные декорации, посредственная режиссура, посредственные актеры». Лис-Ренар: «Я уже заранее вижу: это будет мелодрама, заранее предсказуемая и слезливая». Мадонна, его лучшая подруга: «Ты подписываешь это, и ты официально становишься