Однажды навсегда - [10]

Конечно, моя назойливость могла мне выйти боком.

Но отступать уже было поздно…

* * *

— Але, извините, пожалуйста, я вас не разбудил?

— А кто это, простите? — Будто бы не узнала!

— Да вы меня, наверно, еще помните. Я сидел сегодня с вами на вашей любимой обшарпанной скамейке и все острил невпопад.

— A-а, ну как же, помню, помню.

— Ну вот, прекрасно, и я вас помню. Даже очень.

— Спасибо, я тронута. И тоже очень. И даже.

— Ну, класс! Значит, у нас все поровну, фифти-фифти, можем обменяться. — И вдруг, кажется, даже для самого себя неожиданно, отчебучил: — А кстати — правда: приезжайте ко мне! Если, конечно, вы мне доверяете и если вас отпустят.

— То есть, — с усмешкой. — Сейчас?

— Ну да! А что такого?

— Очередной тонкий юмор?

— Да нет, какой же тут юмор? Правда. Приезжайте и все.

— А вы хоть знаете, который час?

— Да знаю, знаю, в том-то и дело. Я бы, может, и сам к вам напросился, но у вас мама, неудобно, неправильно поймет, прогонит еще, чего доброго. А у меня никого. Даже тараканов нет, просто жуть как одиноко. Приезжайте, правда. Вам ведь тоже не спится, я чувствую. А здесь хоть музыку послушаем, поболтаем. Видака у меня, правда, нет, компьютера тоже, но зато есть кофе. Сварганим, я умею, меня турки научили, приезжайте. А станет скучно — уедете, сразу же уедете, я провожу. Але?..

— Да, да, я слышу. Так вы это все серьезно?

— Абсолютно. Я забыл вам сказать: между нами два шага и никакого мошенства, клянусь. Кинотеатр «Пионер» на Кутузовском знаете? А мой дом — через дом!.. — И, словно малое дитя, загоревшись фантастикой, стал подробно объяснять, как лучше проехать, а еще лучше пройти, дом номер такой-то, квартира такая-то, на четвертом этаже, подъезд без кода — сломан, и так далее. Предложил даже встретить у ее же дома и провести под своей охраной, только бы она согласилась.

— Ну нет, — ответила она с усмешкой. — Встречать не трудитесь. Уж как-нибудь сама, если что. Сидите дома, варите свой кофе.

— Так вы придете?!

— Может быть, когда-нибудь, не знаю, в другой раз. Спокойной ночи.

— Ну почему?! — завопил он. — Приходите, тут же рядом! Что вас смущает? Я жду вас, правда!.. — И, услышав короткие гудки, чуть не заплакал от досады и обиды. Ну зачем же она так-то, даже не дослушала. И что он такого предлагал? Может, он первый раз в своей жизни ни о чем таком и не думал!..

И со злостью бессилия постучал трубкой по деревяшке стола.

Ох, примитив!

А ведь могла бы, кажется, если бы была хоть немного поразвитей, дурочка зеленая, могла бы понять и просто приехать.

Ну что, в самом деле, посидели бы, полялякали — и вернулась бы к своей маме, пожалуйста!..

Хотя, конечно, с другой стороны, он и себе удивлялся.

Так глупо попался, поверил, а ведь она уже наверняка была в своей детской постельке.

И как ему вообще пришло это в голову?..

Он послушал трубку, не сломал ли чего, нажал на рычаг — отпустил: гудок, все в порядке.

И вдруг, упрямо поджав губы, снова стал накручивать диск, и снова там почти мгновенно сняли трубку:

— Алло? — испуганный полушепот, а почему бы ей так пугаться, если она еще не спит.

— Извините, — проговорил он, тоже почему-то волнуясь. — Я не успел вам сказать. Я все-таки жду вас, вы знайте, и буду ждать до утра. Надумаете — приходите, я жду. — И еще раз назвал номер дома и квартиру.

Но это был всего лишь моментально рассчитанный мстительный жест: ему хотелось хоть как-то отыграться и показать ей, что он не только не выбит из седла, но и остался своим в доску, несмотря ни на что.

И вдруг она сказала тихо:

— Хорошо…

Он удивился, послушал, не скажет ли она еще что-нибудь, и добавил, уже просто рисуясь:

— Я жду вас, вы поняли? И пожалуйста, не сомневайтесь.

— Хорошо… — И опять — молчание.

Так и не решив для себя, что же означает такая странная ее покладистость, он первый осторожно положил трубку.

А может, его звонок прервал какие-нибудь там домашние дела-заботы, и потому она отвечала так загадочно односложно?

Он пожал плечами и самодовольно хмыкнул: как бы то ни было, он снова на коне, а остальное трын-трава.

— Спать! — приказал он себе и, вроде бы ни о чем другом уже не думая, отказался даже от курева, сгреб обломки и табак с газеты в пепельницу и отправился умываться, чистить зубы и прочее.

Оставалось раздеться, лечь и забыться ко всем чертям, а утром начать новую жизнь — хотя откуда было взяться новой? — старую продолжить, какая есть: в училище к десяти — мастерство, репетиция, опаздывать нельзя, будильник надо поставить, не забыть, потом лекции какие-то… и тэ-дэ и тэ-пэ… до скончания века.

Но в прихожей вдруг раздался пугающе громкий в ночи звонок — «дин-дон!» — аж сердце защемило, черт, всегда так неожиданно.

Однако он тут же и возрадовался искренне, решив, что это наконец-то прикатили мать с отцом, и представив себе, кстати, какой мог выйти конфуз, если б он был сейчас не один.

Мысленно уже готовясь к суматохе объятий, поцелуев, распаковки чемоданов и привыкания друг к другу после трех недель разлуки, он не стал заглядывать в дверной глазок, вообще презирая эту манеру, несмотря на криминальные ужасы вокруг, а там — вот если бы не поленился, увидел бы и подготовился хоть малость, — там, за дверью, смиренно улыбался дядя Вася, сосед-пенсионер, бывший школьный учитель: