Однажды мы придем за тобой - [29]

Да, могло. Но мне очень не хотелось в это верить.

Я попытался распросить, при каких обстоятельствах угодил в обитель, но братия словно поголовно приняла обет молчания. Складывалось впечатление, что в один прекрасный день я просто материализовался в приюте из ниоткуда. Медицинскую карту мне дали с большой неохотой, но и она ничего не прояснила — об ожогах в ней не упоминалось, говорилось только об атрофии мышц нижних конечностей, связанной с дегенерацией нервных окончаний неизвестной этиологии. Оказывается, по моему поводу собирался консилиум, может, и не самых великих светил, но уж, как говорится, по мощам и миро. Во всяком случае, эти ребята были специалистами в… разных областях. По их заключению, вероятнее всего, я получил сильнейшую электротравму, но, во-первых, от разряда такой мощности я скорее протянул бы ноги, чем потерял их иннервацию, а во-вторых, специально было отмечено как раз отсутствие ожогов. В общем, не придя ни к какому выводу, мое состояние списали на ненормальное развитие, вызванное неизвестными генетическими проблемами, и на том успокоились. Они, но не я.

На самом деле, прочитав отчет, я понял нечто важное — все то время, что я пытался узнать о своем прошлом, я занимался фактически тем же, чем пророк Иона: пытался убежать от того, что мне предстояло сделать.

Каноник сказал, что ждет чуда, а ангел из сна возвестил, что верит в меня и я смогу встать с инвалидного кресла. Я же малодушно пытался скрыть от себя это, проигнорировать то, что кто-то возлагает на меня надежды, кто-то в меня верит и чего-то ждет от меня. Никто никогда в меня не верил. Братия монастыря, будем откровенны, видела во мне только обузу. Да, они несли бремя (в виде меня) с радостью, но, как мне кажется, вовсе не потому, что любили меня, а лишь для того, чтобы стяжать себе благодать, я был лишь средством для достижения этой цели.

«А может, именно потому я до сих пор и не встал на ноги?» — внезапно подумалось мне. Может быть, все дело в этом? Я не мог пошевелить ногами, поскольку не чувствовал их, их для меня не существовало. И надежды на то, что когда-нибудь это изменится, тоже. До вчерашнего дня, а точнее, ночи.

Знаете, я думаю, что чужая вера делает нас крылатыми. По крайней мере, меня так точно. Но я не сразу решился на то, что хотел сделать. Иногда мне казалось, будто я ощущаю покалывание в ногах, чаще всего я думал, что это не больше чем иллюзия. Соотнеся это чувство с тем, что прочитал в своей карточке, я решил действовать и, улучив момент, выбрался за пределы миссии. Ее окрестности были неприглядны — все мало-мальски ровные места заросли всякими сорняками вроде молочая и ядовитого плюща. Последний-то мне и требовался. Я заехал туда, где меня никто не мог видеть и где плюща было больше всего, снял брюки и обильно натер ноги этим крайне неприятным растением.

Кстати, ядовитый плющ вовсе не содержит яда, но его сок и пыльца — сильнейший аллерген. То, что у меня аллергия на это растение, я знал с детства — когда эта дрянь цветет, вся миссия чихает и сморкается. Оставалось ждать.

В тот вечер я едва не отдал Богу душу: у меня подскочила температура, грудь сдавило, каждый вздох казался глотком кипятка, но я добился своего — почувствовал пламя, охватившее покрывшиеся алыми пятнами ноги. Я поверил, что они существуют, а значит — можно заставить их повиноваться.

Ходить я начал через месяц. А еще через месяц я поднимался к настоятелю миссии, прекрасно зная, зачем иду. Но даже тогда, когда мы вроде бы готовы к чему угодно, судьба все равно преподносит сюрпризы.

* * *

Каноник вернулся. Я ждал этого, надеялся, верил, что так случится, ведь я… я ходил, и это было чудо.

Чудо, о котором братия не спешила, однако, никому сообщать по причинам, мне не понятным. На прямой вопрос мне ответили, что это чудо может быть искушением. В науке есть такое понятие, как ремиссия, когда заболевание вроде бы отступает, чтобы вернуться с удвоенной силой. Братия миссии считала мой случай чем-то подобным.

Я чувствовал горькую обиду. Как это? Почему не чудо? Ведь я столько усилий приложил, чтобы оно произошло! Да, я не бил сотни поклонов, не проводил ночи в оссуарии миссии среди святых мощей и простых останков, не носил вериг и власяницы — моими веригами были собственные непослушные ноги. Даже сейчас каждый шаг являлся результатом усилий с моей стороны, я не мог, как другие, идти, не обращая внимания на ноги. Я представлял себе, как они двигаются, я как будто крутил перед внутренним взором виденный на одном из сайтов познавательный ролик, называвшийся «Маленький шаг человека», — там подробно рассказывалось о том, как человек идет. Каждый шаг давался мне с огромным трудом, но трудились не столько мышцы, сколько голова.

Вторая половина правды заключалась в том, что признание моего исцеления давало мне надежду на возвращение каноника. Но даже больше него я надеялся увидеть девушку-ангела. Увы, я так вырабатывался за день, просто ходя на своих двоих, что засыпал, простите за каламбур, без задних ног и никаких снов не видел.

Поднявшись на этаж, я остановился. Кабинет-келья настоятеля находился в конце коридора, но узкие проходы со сводчатыми потолками создавали удивительные звуковые каналы.