Одиссея последнего романтика - [7]

В конце другой зимы, на ней

Я увидал опять цветы…

Мне живо бледные черты

Приходят в память, где страстей

Страданье сгладило следы

И на которых наложил

Печать таинственный покой…

О, тот покой понятен был

Душе моей, — печать иной,

Загробной жизни; победил,

Казалось, он, святой покой,

Влиянье силы роковой

И в отстрадавшихся чертах

Сиял в блистающих лучах…

11

Что сталось с ним? Бежал ли он

Куда под новый небосклон

Забвенья нового искать

Или остался доживать

Свой век на месте? — Мудрено

И невозможно мне сказать;

Мы не встречались с ним давно

И даже встретимся едва ль…

Иная жизнь, иная даль,

Необозримая, очам

Моим раскинулась… И свет

В той дали блещет мне, и там

Нам, вероятно, встречи нет…

1845

Видения >{16}

Es ist eine alte Geschichte,

Doch bleibt sie immer neu[26]

1

Опять они, два призрака опять…

Старинные знакомцы: посещать

Меня в минуты скорби им дано,

Когда в душе и глухо, и темно,

Когда вопрос печальный не один

На дно ее тяжелым камнем пал

И вновь со дна затихшую подъял

Змею страданий… Длинный ряд картин

Печальною и быстрой чередой

Тогда опять проходит предо мной…

То — образы давно прошедших лет,

То — сны надежд, то — страсти жаркий бред,

То радости, которых тщетно жаль,

То старая и сладкая печаль,

То всё — чему в душе забвенья нет!

И стыдно мне, и больно, и смешно,

Но стонов я не в силах удержать

И к призракам, исчезнувшим давно,

Готов я руки жадно простирать,

Ловить их тщетно в воздухе пустом

И звать с рыданьем…

2

Вот он снова — дом

Архитектуры легкой и простой,

С колоннами, с балконом — и кругом

Раскинулся заглохший сад густой.

Луна и ночь… Всё спит; одно окно

В старинный сад свечой озарено,

И в нем — как сон, как тень, мелькнет подчас

Малютка ручка, пара ярких глаз

И детский профиль… Да! не спит она,—

Взгляните — вот, вполне она видна —

Светла, легка, младенчески чиста,

Полуодета… В знаменье креста

Сложились ручки бледные!.. Она

В молитве вся душой погружена…

И где ей знать, и для чего ей знать,

Что чей-то взгляд к окну ее приник,

Что чьей-то груди тяжело дышать,

Что чье-то сердце мукою полно…

Зачем ей знать? Задернулось окно

Гардиною, свеча погашена…

Немая ночь, повсюду тишина…

3

Но вот опять виденье предо мной…

Дом освещен, и в зале небольшой

Теснятся люди; мирный круг своих

Свободно-весел… Ланнера^{17} живой

Мотив несется издали, то тих,

Как шепот страсти, то безумья полн

И ропота, как шумный говор волн,

И вновь она, воздушна и проста,

Мелькает легкой тенью меж гостей,

Так хороша, беспечна так… На ней

Лишь белизной блестит одной убор…

Ей весело. Но снова чей-то взор

С болезненным безумием прильнул

К ее очам — и словно потонул

В ее очах: молящий и больной,

За ней следит он с грустию немой…

4

И снова ночь, но эта ночь темна.

И снова дом — но мрачен старый дом

Со ставнями у окон: тишина

Уже давным-давно легла на нем.

Лишь комната печальная одна

Лампадою едва озарена…

И он сидит, склонившись над столом,

Ребенок бледный, грустный и больной…

На нем тоска с младенчества легла,

Его душа, не живши, отжила,

Его уста улыбкой сжаты злой…

И тускло светит страшно впалый взор,—

Печать проклятья, рока приговор

Лежит на нем… Он вживе осужден,

Зане и смел, и неспособен он

Ценой свободы счастье покупать,

Зане он горд способностью страдать.

5

Старинный сад… Вечернею росой

Облитый весь… Далекий небосклон…

Как будто чаша, розовой чертой,

Зари сияньем ярко обведен.

Отец любви!.. В священный ночи час

Твой вечный зов яснее слышен в нас.

Твоим святым наитием полна,

Так хороша, так девственна она,

Так трепетно рука ее дрожит

В чужой руке — и робко так глядит

Во влаге страсти потонувший взгляд…

Они идут и тихо говорят.

О чем? Бог весть… Но чудно просветлен

Зарей любви, и чист, и весел…

. . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . .

6

Опять толпа… Огнями блещет зал,

Огромный и высокий: светский бал

Веселостью натянутой кипит,

И масок визг с мотивом вальса слит.

Всё тот же Ланнер страстный и живой,

Всё так же глуп, бессмыслен шум людской,

И средь людей — детей или рабов

Встречает он, по-прежнему суров,

По-прежнему святым страданьем горд —

Но равнодушен, холоден и тверд.

И перед ним — она, опять она!

И пусть теперь она осквернена

Прикосновеньем уст и рук чужих,—

Она — его, и кто ж разрознит их?

Не свет ли? Не законы ли людей?..

Но что им в них? — Свободным нет цепей…

Но этот робкий, этот страстный взгляд,

Ребячески-пугливый, целый ад

В его груди измученной зажег.

О нет, о нет! не люди — гневный бог

Их разделил… Обоим дико им

Среди людей встречаться, как чужим,

Но суд небес над ними совершен,

И холоден взаимный их поклон,

Едва заметный, робкий.

7

И опять

Видение исчезло, чтобы дать

Иному место. Комната: она

Невелика, но пышно убрана

Причудливыми прихотями мод…

В замерзшее окно глядит луна,

И тихо всё, ни голоса… но вот

Послышался тяжелый чей-то вздох.

Опять они… и он у милых ног,

С безумством страсти в очи смотрит ей…

Она молчит, от головы своей

Не отрывает бледных, сжатых рук.

Он взял одну… он пламенно приник

Устами к той руке — но столько мук

В ее очах: больной их взгляд проник

Палящим, пожирающим огнем

В его давно истерзанную грудь…

Он тихо встал и два шага потом

К дверям он сделал… он хотел вздохнуть,

И зарыдал, как женщина… и стон,

Ужасный стон в ответ услышал он.

И вновь упал в забвении у ног…